Недавно в одну переплетную мастерскую была принесена для реставрации древняя псалтирь. Когда специалист начал рассматривать ее на предмет того, что подлежит реставрации, был обнаружен лист пожелтевшей бумаги, явно для клироссного пользования. Или иными словами, текст многолетия. Из текста видно, что некогда псалтирь использовалась в одном из СПб храмов, как сейчас их называют - иосифлянских, или непоминающих митрополита Сергия (Страгородского).
Группа «Мастерской церковной иконографии" из Оропосско-Филийской Митрополии отправилась в Чехию в октябре этого года для участия в двух семинарах, в качестве представителей ИПЦ Греции в Центральной Европе.
С благословения Его Высокопреосвященства, Епископа Климента Гардикийского, в Моравскую епархию ИПЦ Греции отправились отец Георгий Гиан; доктор богословия, иеродиакон Гавриил Агиокиприанит, а также четыре сестры...
В четверг, 9/22 октября 2015 г., в традиционном зале, любезно предоставленном Ратушей чешского города Йиглава, прошел первый семинар под названием "Почему православная икона не рисунок и не фотография?".
В субботу, 11/24 октября, состоялся семинар, в рамках иконографических миссионерских усилий Церкви, в зале молодых художников «Pram», в центре чешской столицы - прекрасной Праге. Семинар назывался "Образ - общий язык народов." Примерно шестьдесят иконописцев из разных частей Чехии с большим интересом и вниманием следили за программой, которая была разработана таким образом, что теоретические элементы чередовались с практикой.
Теоретическая часть включала два доклада: один о. Георгия - "Изображение на основе православного богословия", и другой иеродиакона Гавриила - "Основы православной иконографии." Зрители, которые были из официальной местной православной церкви (духовенство, монахи и монахини, миряне), как и инославные художники, проявили большой интерес в обсуждениях.
Во время практической части семинара участники имели возможность следить за основными этапами процесса написания фигуры Христа, с соответствующими разъяснениями.
Цель этих встреч - миссионерское несение подлинного Православия в бывшей православной Моравии, а также закладка прочной основы сакрального искусства иконописи, которое в последние годы вызывает все больше и больше интереса среди чехов. И, судя по положительным результатам этих семинаров, выявились многообещающие перспективы в этом направлении.
Закрытие этого мероприятия состоялось 12/25 октября, в воскресенье, когда Православная Церковь отмечает память Отцов Седьмого Вселенского Собора. Все духовенство ИПЦ Греции и верные приняли участие в Божественной Литургии в церкви Св. Иоанна Шанхайского и Сан-Францисского в поселке Giezntovitse, примерно, в двух часах езды к юго-востоку от Праги.
Духовенство ИПЦ Греции имело возможность вместе послужить и помолиться с настоятелем храма - о. Иеремией Цвак и его маленькой общиной во славу Пресвятой Троицы, Бога нашего.
Память новосвященномученика Серафима (Самойловича) Угличского (19 (31) июля 1881, Миргород, Полтавская губерния — 9 ноября 1937, Кемеровская область)
Вместе с правящим архиереем Ярославской епархии митрополитом Агафангелом (Преображенским), новосвященномучеником митрополитом Иосифом (Петровых) и двумя другими ярославскими викариями владыка Серафим выступил против Декларации митрополита Сергия о сотрудничестве с властями. В подписанном ими обращении они выразили верность иерархическому подчинению митрополиту Петру и объявили о самостоятельном управлении Ярославской епархией. Владыка Серафим направил митрополиту Сергию личное письмо, в котором говорил о том, что Декларация лишает страдальцев за веру духовно-нравственного оправдания.
Арестован 17 февраля 1928 года и выслан в Могилёв, находясь в заключении в 6 верстах от города в Буйничском Свято-Духовом монастыре.
11 апреля 1928 года митрополит Сергий и его Синод приняли решение уволить архиепископа Серафима от управления Угличским викариатством. Однако митрополит Сергий ценил архиепископа Серафима. По свидетельству современников, архиепископу Серафиму в случае примирения с митрополитом Сергием был предложен сан митрополита и любая епархия, но он ответил: «предпочитаю страдать за Церковь».
В мае 1928 ими же было принято решение предать его каноническому суду, запретить временно священнослужение в Ярославской и Московской епархиях и потребовать в месячный срок выразить послушание митрополиту Сергию и его Синоду. Существует информация, что в мае 1928 он примирился с митрополитом Сергием, однако, в любом случае, остался при своей позиции. По другим данным, владыка Серафим направил Заместителю местоблюстителя новое послание, повторяющее основные мысли предыдущего. В любом случае, назначений на церковные должности от митрополита Сергия он не принимал. Его дальнейшая судьба — постоянное пребывание в ссылке и лагерях — свидетельствует об отказе от тех компромиссов с властями, которые владыка Серафим считал недопустимыми.
В январе 1929 года издал «Послание» (было опубликовано в официальном органе Архиерейского Синода РПЦЗ «Церковныя Вѣдомости»), в котором продолжал обличать политику митрополита Сергия; послание, в чстности, гласило: «<…> все прещения, наложенные и налагаемые так называемым Заместителем Патриаршего Местоблюстителя м. Сергием и его так называемым временным Патриаршим Синодом, незаконны и неканоничны, ибо м. Сергий и его единомышленники нарушили соборность, прикрывши её „олигархической коллегией“, попрали внутреннюю свободу Церкви Божией, уничтожили самый принцип выборного начала епископата <…> М. Сергий, увлекающий ныне малодушных и немощных братий наших в новообновленчество, нашего доверия не оправдал». Вскоре по издании «Послания» (редакция журнала «Церковныя Вѣдомости» считала, что вследствие публикации его на страницах их издания), 2 марта 1929 года был арестован в Буйничском монастыре. 14 марта ему было предъявлено обвинение в распространении антисоветских документов (ст. 58-10,11 УК РСФСР); 17 мая 1929 года осуждён Особым совещанием при Коллегии ОГПУ СССР по указанной статье и приговорён к 3 годам заключения в Соловецком лагере особого назначения.
На Соловках на строительных работах, поднимая кирпичи на постройку двухэтажного здания, упал с лесов и сломал себе рёбра, которые неудачно срослись, что сделало его инвалидом. Осенью 1931 года переведён на материк (командировка «Новая биржа» около Май-Губы), где находился на инвалидных работах.
В марте 1932 года отправлен в Коми-Зырянскую область. По воспоминаниям одного из современников, владыка «слабел телесно, но духом был тверд … Больной — Владыка Серафим часто вспоминался мне в скитаниях по тюрьмам и ссылкам, когда лишенный физического общения с верующими, я мысленно в молитве поминал его; мне представлялось его кротко улыбающееся измождённое лицо и, склонив в молитве голову, я словно чувствовал на ней его исхудалую, огрубевшую, покрытую ссадинами архипастырскую руку». Возглавил нелегальную церковь, тайно посвящал в священство и постригал в монашество.
В 1933 году вновь был осуждён к трём годам ссылки, которую отбывал в Архангельске.
Существуют сведения, что примерно в 1934 году им было написано ещё одно Послание, в котором митрополит Сергий (Страгородский) объявлялся запрещённым в священнослужении за свою «антиканоническую деятельность», начиная с 1927 года.
В 1934 году вновь арестован по обвинению в создании новой «контрреволюционной организации сторонников истинно-православной церкви» и приговорён к пяти годам лишения свободы в лагере. Заключение отбывал в Кемеровском ИТЛ.
В 1937 году был арестован в лагере и расстрелян вместе с другими «членами контрреволюционной группы».
Прославлен в лике святых Русской Православной Церковью Заграницей в 1981 году.
В воскресенье, 1 ноября, в Сиднее (Австралия), приход Святого Иоанна Кронштадтского (настоятель иерей Небойша Миркович) праздновал свой престольный праздник. Божественная литургия сопровождалась сербским обрядом Слава и молебном с крестным ходом вокруг церкви.
Многолетний клирик РПЦЗ несший свое послушание в Свято-Троицком храме в Астории NY, а после отошедшего ко Господу приснопамятного митрофорного протоиерея Всеволода Дутикова, приняв все тяготы священнического служения иерей Димитрий Добронравов, отмечает день своего небесного покровителя, Димитрия мироточивого, память которого святая Православная Церковь празднует 8 января по н.ст.
Радость молодому поколению доставила новость, что 90 летний благоcтный старец о.Илья Ган вошел в состав (на покое) Сиракузской и Св. Никольской епархии Еще ранее в 2007 году о.Илья желал присоединится к группе священников, не пожелавших унии с МП, но по тем или иным причинам тогда, этого не произошло. http://www.rocana.org/#!about1/c8sz
о.Илья в Иерихоне, когда там происходил захват монастыря МП.
Можно ли и как можно православным христианам молиться за христиан неправославных? «Говоря о строгости нашей Православной Церкви в отношении поминовения неправоверующих христиан, мы не к тому ведем речь, что будто святая наша Церковь заповедует нам, чадам, вовсе никоим образом не молиться о них. Она только запрещает нам своечинную молитву, т.е. молиться — как нам хочется и как нам вздумается. Мать наша Православная Церковь внушает нам, чтобы все у нас, как и самая молитва, совершалось «по чину и благообразно» (1 Кор. 14:40). Мы и молимся, при всех наших церковных богослужениях, о всех разноплеменных народах и о всем мире, чаще всего и сами не зная и не понимая того. Именно, мы молимся так, как Господь наш Иисус Христос научил своих апостолов молиться в преданной им молитве: да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли! Это всеобъемлющее прошение объемлет собой все нужды наши и единоверных нам, хотя и неправоверных братий наших. Мы тут просим Всеблагого Господа и о душах умерших неправославных христиан, чтобы Он сотворил с ними то, что богоугодно Его святой воле. Ибо Господь безмерно лучше нас знает, кому и какую оказать милость.
Итак, православный христианин! — кто бы ты ни был: мирянин или иерей Божий, — если во время какого-либо церковного богослужения придет тебе усердие помолиться о каком-либо близком тебе Карле или Эдуарде, то при чтении или пении молитвы Господней, воздохни о нем ко Господу, и скажи: «Да будет о нем святая вола Твоя, Господи!» — и ограничься этой молитвой. Ибо так научен ты молиться Самим Господом. И поверь, что такая твоя молитва будет тысячекратно и Господу угодней, и для души твоей полезней всех твоих самочинных церковных поминовений.
Теперь скажем несколько о частной молитве. Известен в нашей Православной Церкви едва ли не единственный пример, что частная молитва одного угодника Божия помогла душам умерших иноверцев, даже язычников...
В «Отечнике» еп. Игнатия читаем: «Однажды авва Макарий, ходя по пустыне, нашел лежавший на земле человеческий череп. Когда авва прикоснулся пальмовой палкой, которая была у него в руке, к черепу, череп издал из себя голос. Старец сказал ему: «Кто ты?» Череп отвечал: «Я был жрецом идолопоклонников, которые жили в этом месте, а ты — авва Макарий, имеющий в себе Святого Духа Божия; когда, умилосердясь над теми, которые находятся в вечной муке, ты молишься о них, то они получают некоторое утешение». Далее череп, рассказав св. Макарию об адских мучениях, закончил так: «Нам, не ведавшим Бога, оказывается хотя некоторое милосердие; но те, которые познали Бога и отреклись от Него, и не исполняли воли Его, находятся ниже нас» («Отечник», изд. 4-е, стр. 311—312).
Из сего рассказа блаженного отца прежде всего мы видим, что молитва его за страждущих была не церковно-общественная, а частная. Это — молитва уединенного пустынника, молившегося в тайной клети сердца своего... Затем, молитва эта может отчасти послужить и нам, православным христианам, поводом к тому, чтобы молиться за живых и умерших неправоверов частною — домашнею молитвою, — но только поводом, а отнюдь не примером. Ибо преподобный сообщил нам, что он молился за язычников не самочинною молитвою, а так, как наставлял его Дух Божий, обитавший в его чистом сердце, который не только его наставлял, но и заставлял молиться о всем мире — о всех людях, живых и умерших, что обычно и свойственно любящим сердцам всех угодников Божиих. И св. Апостол Павел писал к Коринфянам: сердце наше распространися; не тесно вмещаетеся в нас (2 Кор. 6:11—12).
Итак, мы теперь можем согласиться, что православным христианам молиться за неправославных христиан — живых и умерших — можно частною домашнею молитвою; но при том, еще и еще напомним, не самочинно молиться — не так, как нам вздумается и пожелается (дабы вместо благоволения не навлечь на себя гнева Божия), а по наставлению опытных в жизни духовных людей.
Был случай при жизни Оптинского старца Леонида (в схиме Льва, скончавшегося в 1841 г.). У одного его ученика Павла Тамбовцева скончался родитель несчастною насильственною смертию — самоубийством. Глубоко опечален был любящий сын известием о том, и потому так изливал пред старцем свою скорбь: «Несчастная кончина моего родителя есть для меня тяжкий крест. Да, я нахожусь теперь на кресте, которого болезни пойдут со мною в гроб. Воображая ужасную для грешников вечность, в которой нет уже покаяния, я мучаюсь представлением вечных мучений, которые ожидают моего родителя, без покаяния умершего. Скажи, отче, чем я могу утешить себя в настоящей горести?» Ответ старца: «Вручай как себя, так и участь родителя воле Господней, премудрой, всемогущей. Не испытывай Вышняго чудес. Тщися смиренномудрием укреплять себя в пределах умеренной печали. Молись Преблагому Создателю, исполняя тем долг любви и обязанности сыновней».
Вопрос: «Но коим образом молиться о таковых?» Ответ: «По духу добродетельных и мудрых так: «ВЗЫЩИ, ГОСПОДИ, ПОГИБШУЮ ДУШУ ОТЦА МОЕГО: АЩЕ ВОЗМОЖНО ЕСТЬ ПОМИЛУЙ! НЕИЗСЛЕДИМЫ СУДЬБЫ ТВОИ. НЕ ПОСТАВИ МНЕ ВО ГРЕХ СЕЙ МОЛИТВЫ МОЕЙ. НО ДА БУДЕТ СВЯТАЯ ВОЛЯ ТВОЯ!» Молись же просто, без испытания, предавая сердце твое в десницу Вышняго. Конечно, не было воли Божией на столь горестную кончину родителя твоего; но ныне он совершенно в воле Могущего и душу и тело ввергнуть в пещь огненную, Который и смиряет, и высит, и мертвит, и живит, низводит в ад и возводит. При этом Он столь милосерден, всемогущ и любвеобилен, что благие качества всех земнородных пред Его Высочайшею благостию — ничто. Для сего ты не должен чрезмерно печалиться. Ты скажешь: «Я люблю моего родителя, почему и скорблю неутешно». Справедливо. Но Бог без сравнения более, чем ты, любил и любит его. Значит, тебе остается предоставить вечную участь родителя твоего благости и милосердию Бога, Который если соблаговолит помиловать, то кто может противиться Ему?».
Вот эта приведенная здесь частная келейная или домашняя молитва, преподанная опытным в жизни духовной старцем Леонидом своему ученику, может служить для православного христианина примером или образом молитвы за какого-нибудь близкого к нему неправославного христианина. Может он, например, молиться в таком смысле: «ПОМИЛУЙ, ГОСПОДИ, АЩЕ ВОЗМОЖНО ЕСТЬ, ДУШУ РАБА ТВОЕГО (имя), ОТОШЕДШАГО В ЖИЗНЬ ВЕЧНУЮ В ОТСТУПЛЕНИИ ОТ СВЯТОЙ ТВОЕЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ! Неизследимы судьбы Твои. Не постави мне во грех сей молитвы моей. Но да будет Святая воля Твоя!» («Душеполезное чтение», 1901, ч. 3, стр. 328—333).
19 октября/1 ноября 2015 г., в воскресенье, в Софийском Свято-Успенском кафедральном соборе (Болгарская Православная Старостильная Церковь) праздновали память прп. Иоанна Рыльского Чудотворца. Богослужения и крестный ход возглавил епископ Фотий Триадицкий.
Миссиофобия,русофобия, равнодушие к Вере и Отечеству
Его Святейшеству Святейшему Патриарху Московскому и всея Руси Кириллу
Ваше Святейшество!
Дерзаем обратится к Вам, зная о Вашей патриотической позиции, о Вашей молитвенной и гуманитарной поддержке страдающих жителей Новороссии, о Вашем призыве к миссионерству, в особенности в молодежной среде.
Человек, находящийся в состоянии внутреннего раскола, есть несчастный человек. Он остается несчастным и тогда, если ему в жизни везет, если ему все удается и каждое желание его исполняется. То, что ему удается, не радует его и не дает ему удовлетворения, ибо одна часть его существа не участвует в этом удовлетворении. Исполнение его желаний тоже не дает ему радости, потому что он и в самом желании своем остается расколотым и не способным к цельной радости. Никакое внешнее счастье не делает его счастливым, потому что он внутренне несчастлив от своего распада. Никакой жизненный успех не дарует ему ни наслаждения, ни успокоения. У него не хватает внутреннего органа для того, чтобы быть счастливым. Этот внутренний орган называется гармонией, согласованной тотальностью (т. е. целокупностью) влечений и способностей, единением инстинкта и духа, согласием между верой и знанием.
Человек, несущий в себе внутреннее расщепление, не знает счастья. Его ждет вечное разочарование и томление. Он обречен на вечную и притом безнадежную погоню за новыми удовольствиями; и везде ему предстоит неудовлетворенность и дурное расположение духа. Добиваясь и не получая, требуя и не находя, он все время ищет нового, неиспытанного, но приятного раздражения, и всякое «обещание» обманывает его. Он начинает измышлять неслыханные возможности; он утрачивает вкус, искажает искусство; извращает чувственную любовь; и вот он уже готов воззвать ко всем безднам зла, перерыть все углы и закоулки порока, чтобы раздобыть себе новое наслажденьице или по крайней мере раздраженьице и испробовать какую-то небывалую утеху и усладу. Ему нельзя помочь; ему трудно помешать; он должен выпить до дна чашу своей немощи и своих заблуждений, что ныне и происходит в мире... В том виде, который ему внутренне присущ, он не найдет разрешения, цельной и успокаивающей радости; и никогда не постигнет, что такое блаженство. Тот, кто обречен на частичное самовложение в жизнь, тот проживет на земле в сумерках уныния: его не обрадует никакая радость и солнце не даст ему своих лучей.
Было бы великой ошибкой толковать это вечное недовольство, как знак более утонченной и благородной натуры, которая не может удовольствоваться банальными жизненными путями и обычными, «земными» удовольствиями. Внутренний раскол, душевная расщепленность, духовная нецельность совсем не есть какое-то «высшее достижение», перед которым надо только преклоняться и которому надо подражать; напротив, это есть болезнь духа, которую необходимо преодолеть, от которой надо исцелиться. Хотя психологически нетрудно понять, что такие расщепленные и, в сущности, духовно больные люди любят воображать и изображать себя как неких «сверх-человеков»... Нам нисколько не импонирует, когда герои лорда Байрона выступают с таким суверенным самочувствием, как если бы их меланхолия или ипохондрия превращала их в каких-то «полубогов». Напрасно было бы преклоняться перед Фаустом как перед сверх-человеком только потому, что Гете сообщает о «живущих в его груди двух душах, желающих оторваться одна от другой», и потому, что он решает подчиниться дьяволу, обещающему засыпать его земными наслаждениями. Люди восемнадцатого и девятнадцатого века имели мужество осознать и громко выговорить унаследованный ими душевно-духовный раскол. Но это мужество внушило им самоуверенность, верховную гордость и вызывающую манеру держаться; и в результате внутренний раскол выдавался и принимался за некое высшее достижение, за признак сверх-человека и новой эпохи. Разногласия между верою и рассудком существовали в Европе уже давно. Но в дальнейшем постепенно сложилась апология разложения и распада, неприкрытое восстание против Бога и всего Божественного, систематическое опустошение жизни от всякой святыни и категорический разрыв с Христианством. В конце концов этот разрыв с христианством был выражен у Ницше тоном откровенной ненависти и вызывающего упоения и нашел себе практическое осуществление и завершение в событиях последних десятилетий (1917–1953).
Человек, душевно расколотый и нецельный, есть несчастный человек. Если он воспринимает истину, то он не может решить, истина это или нет, ибо он неспособен к целостной очевидности. Если истина вступила в его сознание, то его чувство молчит и не отзывается на нее, и он отвертывается от нее, объявляя ее «не очевидным содержанием сознания», каковых в жизни имеется многое множество. Про него можно сказать, что он не умеет владеть своим достоянием и не способен принять приобретенное им богатство. Увидев Свет, он знает, что это «свет», но он не созерцает радостную светлость этого света и остается к нему безразличным. Так он теряет веру в то, что человеку вообще может быть дана тотальная очевидность. Он не желает признать ее и у других и встречает ее иронией и насмешкой; и чтобы закрепить эту иронию, он выдвигает доктрину, согласно которой человек вообще не способен к достоверному знанию (агностицизм) и обречен на то, чтобы воспринимать все лишь относительно и признавать «релятивно» (релятивизм). Отсюда возникает систематически воспитываемое и поддерживаемое малокровие познания, принципиальное «ни-да-ни-нет», т. е. бегство от очевидности. Вот почему расколотый и и нецельный человек оказывается духовно-обессиленным человеком. Он не способен иметь убеждения. В вопросах, требующих исповедания, он немощен и беспомощен. Перед лицом истины он расслабленный человек.
И таким он является во всех областях духовной культуры. Так, например, проблему добра и зла он подменяет вопросом об относительно-полезном и сравнительно-вредном (утилитаризм) и решает этот вопрос в зависимости от случайных, рассудочных соображений. А в глубине души он считает, что «умные люди» вообще не занимаются этим пустым и компрометирующим вопросом — о зле и добре.
Если ему приходится говорить об отечестве и о патриотизме, о правовой свободе, о справедливости,то он и здесь становится на «умную» точку зрения релятивизма, и притом потому, что его патриотизм и его правосознание настолько же расколоты, нецельны, неискренны и ослаблены, как и его очевидность.
Религии он вообще не имеет, и религиозность его мертва, потому что вера требует от человекацелостной очевидности сердца и не удовлетворяется никакими частичными компромиссами и никакой тепловато-безразличной терпимостью; все, что он может найти в себе для религии, это «вежливое невмешательство в чужие воззрения», но за этой «вежливостью» на самом деле скрывается презрение к обскурантам, и это «невмешательство» может в любой момент превратиться в агрессивную «борьбу с предрассудками, суевериями и клерикализмом».
Единственная область духовной культуры, которую он готов поощрять, это искусство, особенно если оно забывает о своем великом служении и стремится угождать его капризам. Но тогда оно должно отречься от своих здоровых и глубоко укорененных традиций, требующих целостного созерцания и вдохновения, и вступить на путь частичных, условных и относительных замыслов; искусство должно заняться своим чувственным нарядом и как можно заманчивее, как можно эффектнее разукрасить его; оно должно предаться опьяняющему «импрессионизму», или дико-невиданному «футуризму», или вымученному, острому и пряному «модернизму»; чтобы получить успех и признание, оно должно стать наружно-внешним, притязательным, экстравагантным, оно должно вызывать у пресыщенной и безразлично-сонной публики нервную щекотку...
Все это создает выродившуюся культуру, и в основе этой выродившейся культуры лежит выродившаяся жизнь, душа расколотая, духовно-бессильная, малокровная и нервно-растрепанная, беспочвенная, неукорененная и отвергающая все безусловное и окончательное. Расколотый человек всю свою жизнь балансирует между соображениями о пользе, которую он обозначает словом «разум», «разумный», и минутным капризом, которому он так охотно предается под именем «настроения». Если ему удается держать кое-как равновесие между тем и другим, то его существование становится выносимым; если это ему не удается, то он становится жертвой ипохондрии и ведет жалкое существование. Он вообще не знает, что начать, и главной целью его становится обогащение; все иное, высшее — недоступно ему, ибо более глубокие источники и настоящие святыни жизни не существуют для него. Отсюда эта беспредметная тоска или скука жизни, которая владеет современным «цивилизованным», но культурно и духовно опустошенным человеком.
Если он любит, то он всегда неуверен в своей любви, ибо и она, как и все иное в нем, односторонна и частична. А если он не любит, то и нелюбовь его столь же прохладна и творчески бессильна. Пророчески сказано об этом у Лермонтова:
И ненавидим мы, и любим мы — случайно, Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви, И царствует в душе какой-то холод тайный, Когда огонь горит в крови...[1]
Если такой человек говорит «да», то это половинчатое «да», из-за которого темным и подозрительным призраком смотрит «нет»; но если он отрекается и говорит «нет», то и отречение его столь же условно, относительно, срочно, не окончательно и недостоверно. Его слова следует воспринимать, как звуки, ибо смысл этих слов почти всегда многозначен, а их духовная ценность всегда неуловима и проблематична. Во всяком жизненном положении он может сказать и поступить «так», но может — и совсем иначе; ибо слова и решения его духовно беспочвенны и высшей необходимости в жизни он не знает; да и связывать себя ему нет охоты. Он лишен важнейшей и драгоценнейшей основы духовного характера: единого, единственного, всеобъединяющего центра жизни.
Зрелый духовный характер подобен укрепленному городу, в центре которого находится, кремль: здесь построен храм Божий, с алтарем, на котором горит неугасающее пламя. Это и есть священный центр города, откуда заимствуют свой огонь все семейные очаги «огнищан». Здесь все соединяется и все объединяются; отсюда исходят все важные решения; отсюда излучается центральная воля, все организующая и упорядочивающая; здесь сосредоточивается сила, здесь вооружается верность, отсюда светит разум.
Расколотый человек совсем не может себе и представить такой личный характер, такой жизненный ритм. Напротив, ему нравится то внутреннее несогласованное «много-смешение», в котором протекает его жизнь,— эта собственная дисгармония, эта ничем-не-связанность, этот капризный произвол, — и он объявляет эту душевно-духовную смуту «высшей дифференциацией духа»... В нем сосуществуют рядом несколько «центров»; он ни одному из них не обещает верности и воображает поэтому, будто он выше всякой измены и всякого предательства. Как только один из этих «полу-центров» (или, вернее, одна из этих «точек зрения») оказывается неудобным или неудовлетворительным, так он «переезжает в другую квартиру» и опять устраивается с удобством, ничем не связанный, ко всему готовый, ни во что не верующий, ничего не любящий, скорый и легкий в предательстве и всегда самодовольный. И при всем том он совсем не понимает ни своего действительного состояния, ни своей великой беды; и если бы кто-нибудь стал объяснять ему его недуг, он не захотел бы ни слушать, ни верить; а если бы Божий луч осветил его душу, то он зажмурился бы, чтобы не увидеть правду.
Этот раскол в современном человеке был с самого начала чреват грядущим разложением. Он возник в ту эпоху, когда европеец отверг авторитарную религию и предался свободному исследованию и свободной мысли. Свободное исследование было бы вполне соединимо и согласуемо с христианской религией — путь, на который указал Василий Великий[2] в своем «Шестодневе». Человеку с самого начала было дано и указано от Бога воспринимать божественное откровение не только из Священного писания и не только из личного духовного делания — из любви, из совести, из молитвы, из культурного творчества, — но еще и из созерцания богосозданной природы и твари, в сокровенном существе которой заложен великий замысел ее Творца. Однако исторически развитие пошло иным путем. Начался процесс секуляризации; католическая церковь не питала доверия к свободно исследующему человеку и стремилась ограничить или совсем подавить эту опасную свободу; а исследователи стали испытывать церковную опеку как неудобоносимое бремя. И вот люди обратились к природе с напряженным любопытством и с естественной любознательностью, но отвернулись от церковного христианства; а раз отвернувшись от христианства, они отвергли и его дары — и прежде всего христианскую любовь и сердечное созерцание. Так, созерцание было заменено наблюдением, а наблюдение стало светским, близоруким и самодовольным; оно велось с величайшим усердием и подъемом, но в обращении к чувственному миру оно стало уходить все дальше и дальше от христианского духа. Оно освобождалось все больше от религиозных предпосылок, признавая их «эмпирически ненужными гипотезами» или даже прямыми помехами, и поставило себе задачу — все понять и все объяснить без Бога. Наблюдающее изучение природы не нуждалось уже в понятии «Бога», как объясняющей гипотезе, и признало наконец, что его «объяснения» оказываются тем более удачными и успешными, чем последовательнее оно отказывается от идеи Божественного вообще. И только философы пытались еще говорить о Боге; однако и у них эти высказывания становились все более неопределенными и скудными, ибо рационализм все повышал свои запреты и все строже требовал «последовательности», постепенно превращая идею Бога то в идею «субстанции вообще», то в идею «духа» вообще, избегая касаться вопроса об «абсолютном» и впадая в скудоумный релятивизм.
Так, сердечное созерцание Христианства и боголюбивый и боговзыскующий созерцательный разумпревратились постепенно в отвлеченный рассудок, в сухое наблюдающее и анализирующее мышление, в «индукцию», оторванную от созерцания сердца и вчувствования. Этот метод вытачивался сначала в изучении внешней, материальной природы, а затем был перенесен на внутренний, душевно-духовный мир; и последовательное применение его не могло не повести к оскудению и опустошению знания. Внешние связи чувственного мира успешно устанавливались и оказывались практически полезными; самодовольное наблюдение оправдывалось с точки зрения техники, получавшей все большую самостоятельность в отрыве от истинного и глубокого познания. Но внутренние реальности духа и утонченная «ткань» человеческой души упускались из вида в отвлеченно-холодном трактовании, столь характерном для механистического мировоззрения. Расколотый человек вырабатывал раскалывающую доктрину, не способную ни узреть, ни осмыслить тайну жизни и мировой разумности, и растеривал последние остатки своей духовности в бессердечном и поверхностном «самонаблюдении»... Его собственное естество сводилось постепенно к анализирующему рассудку, к беспочвенной и развязанной воле и бездуховному инстинкту самосохранения. Все иное иронически отвергалось: и «суеверная» вера, и творческое созерцание с его «беспочвенной фантастикой», и только иногда там и сям можно было подметить ложный стыд, когда заглохшее и осмеянное сердце давало знать о себе.
Таков современный культурный кризис. Это кризис нецельного духа, расколотого, расщепленного человека. Чем раньше люди постигнут это, тем лучше. Чем мужественнее, чем отчетливее и строже это будет формулировано, принято во внимание и продумано до последних выводов, тем скорее начнется преодоление кризиса. Человек должен воссоединиться в своем собственном существе. Он должен собрать распавшиеся части и члены своего естества и спрыснуть их «живой водой» исцеления, наподобие того, как это описывается в русской народной сказке. Но здесь воссоединится не тело человека, а его дух — и для этого исцеления он должен выстрадать и вымолить себе благодать Святого Духа.
Человеческий ум должен найти путь к вере — не к суеверию, запугивающему нас, и не к пустоверию, проявляющему нашу глупость, — а к созерцательной вере, разумной и светлой, к вере «достаточного основания»[3]. Человек должен победить в себе ложный стыд и не стыдиться своего сердца. Мысль должна примириться с творческим, предметным воображением и опять стать созерцающей, интуитивной и прозорливой. Аутистическая[4] фантазия должна пройти через школу предметной интенции и духовной ответственности. Формальная и разнузданная воля должна подчинить себя сердцу и совести... Тогда рассудок научится взирать и видеть и станет разумом; а созерцающий разум станет повиноваться сердцу,так что все пути будут вести к сердцу и исходить из сердца. Ибо сердечное созерцание, совестная воля и верующая мысль суть три великие силы нашего будущего, которые справятся со всеми проблемами, неразрешимыми как для бессердечной свободы, так и для прогивосердечного тоталитаризма. Для разрешения их нужен цельный, целостный, исцеленный человек, заповеданный нам Евангелием.
И тот, кто взглянет вдаль духовно-отверстым оком и воззовет к нашему будущему с надеждою, тот прочтет над тесными вратами нашего будущего простой и мудрый призыв: «ищи исцеления».
Из книги «Путь к очевидности»
[1] Неточная цитата из стихотворения М.Ю. Лермонтова «Дума». В оригинале — «Когда огонь кипит в крови» (Лермонтов М.Ю. Собр. соч. — Т. 1. — М., 1975. — С. 46).
[2] Василий Великий (Кесарииский) (ок. 330–379) — архиепископ, теолог, философ-платоник. Родился в Кесарии Каппадокийской. В юношеском возрасте много путешествовал. В Афинах встретился с епископом г. Назианзы — поэтом, прозаиком и мыслителем Григорием Богословом и подружился с ним на всю жизнь. Здесь он изучал грамматику, риторику, астрологию, математику, философию и медицину. В 364 г. был посвящен в пресвитеры, а в 370 г. поставлен епископом. За заслуги перед Церковью и необыкновенную высоконравственную и подвижническую жизнь Василий Кесарийский канонизирован, назван «великим», «славой и красотой Церкви». Из его сочинений известен «Шестоднев», в котором изложены принципы христианской космологии. Знаменита и его литургия. И.А. Ильин очень часто цитирует Василия Великого.
[3] Закон достаточного основания (лат. principium sive lex rationis sufficientis) — принцип логики, выражающий обоснованный (доказанный) характер суждений, входящих в состав человеческого знания. Для Аристотеля это была «наука об определенных причинах и началах» (см.: Аристотель. Метафизика. 1. — 1 982 а 3 // Соч.: В 4 т. Т. 1. — М., 1975. — С. 67), для Канта — один из первых принципов метафизического познания (см. его работу: Новое освещение первых принципов метафизического познания // Кант И. Соч.: В. 6 т. Т. 1. — М., 1964. — С. 265—314). Особое значение закону достаточного основания придал Шопенгауэр в своей диссертации 1813 г. «О четверократном корне достаточного основания», указывая на 4 вида данного закона. Ильин употребляет здесь этот известный философский термин в смысле «знающей веры».
[4] Аутистический (от греч. аутос — сам) — погруженный в мир личных переживаний, отстраненный от внешнего мира.
22 октября/4 ноября, в день Казанской иконы Божией Матери, Православная Церковь отмечала и память св. равноапостольного Аверкия Иерапольского. Этот день также является днем Ангела почившего в 1976 году Архиепископа Аверкия (Таушева), замечательного иерарха Русской Зарубежной Церкви, который являлся ректором Джорданвилльской Свято-Троицкой семинарии в Нью-Йорке с 1952 по 1976 гг.
В память о владыке Аверкии архив Свято-Троицкой семинарии предоставил несколько его фотографий и видео, где запечатлен образ незабываемого архипастыря РПЦЗ и ревностного борца за чистоту Православия.
Архиеп. Аверкий, отец Антоний (Ямщиков), Еп. Серафим (Свежевский), отец Иосиф (Колос), неизвестная. Приход РПЦЗ в Скенектади, Нью-Йорк. 23 августа 1961 года.
Архиеп. Аверкий в Светлый Понедельник. 22 апреля 1968 г.
Архиеп. Аверкий на благословении воздвигнутого Креста. 26 мая 1971 г.
Архиепископ Аверкий на дне Ангела Архиеп. Виталия с о. Иосифом в Бронксе в кафедральном соборе. Февраль 9, 1958 г.
Архиеп. Аверкий после великого освящения церкви в Буффало с иподиаконом А.В. Архиповым. 1967 г.
Архиеп. Аверкий с Епископами Никоном, Леонтием и Григорием. Архиерейский Собор. 1953 г., Нью-Йорк
Архиеп. Аверкий с Г. Лукьяновым
Архиеп. Аверкий с С. Боголюбовым (молодежная ассоциация св. Князя Владимира)
Архиеп. Аверкий с вл. Никоном во время празднования Святого князя Владимира в Джексоне, NJ, 26 июля 1959 г.
Архиеп. Аверкий с духовной дочерью Татьяной, Mount St. Vincent колледж, Нью-Йорк, 2 июня 1959 г.
Архиеп. Аверкий с Епископом Кириллом возле болгарской зарубежной церкви после ее освящения. 9 августа 1964 г.
Архиеп. Аверкий с игуменией Ариадной (Мичуриной) в ее монастыре. SF. 1966 г.
Архиеп. Аверкий с иподиаконом Владимиром Шишковым
Архиеп. Аверкий с Митрополитом Анастасием (Грибановским). Епископская хиротония. 24 мая 1953 г.
Архиеп. Аверкий с о. Борисом Критским на левой стороне и Архиеп. Леонтием - справа
Архиеп. Аверкий в New Richfield Springs. 1964 г.
Архиеп. Аверкий с о. Викторином (Либачом) и епископом Серафимом на Конференции молодежной ассоциации Св. князя Владимира в Магопаке, NY
Архиепископ Аверкий с В.И. Архиповым и иеродиаконом Иларионом (Капралом) Рождество 1975 г.
О. Аверкий в Иверской часовне в Белграде
Ученики гимназии Милосердного Самарянина в Мюнхене незадолго до отъезда о. Аверкия. Январь 1951 г.
Священномученик протоиерей Алексий Ставровский родился в 1834 году в Санкт-Петербургской губернии в семье священника. Образование он получал сначала в Александро-Невском духовном училище, затем в Санкт-Петербургской Духовной семинарии, и как первый ученик был направлен на учебу Санкт-Петербургской Духовной Академии, которую он закончил в 1861 году за казенный счёт, со званием кандидата богословия. В этом звании он пошел преподавать географию в Александро-Невском училище.
В 1862 года вступил в брак с дочерью настоятеля Петропавловской церкви Анной Николаевной и был рукоположен в сан иерея. Его ждало служение военного священника в Петропавловской церкви военного госпиталя в Санкт-Петербурге, и он прослужил здесь 34 года.
За время служения о. Алексия в госпитальном храме расширилась церковь, была заменена вся церковная утварь, выстроен новый иконостас, поставлены резные киоты, обновлена ризница, одним словом, "Устроен совершенно новый храм... Часть суммы, потребовавшейся на возобновление церкви, протоиерей Ставровский исходатайствовал от казны, а большую часть этой суммы собрал от частных жертвователей... Нужно ли говорить о внутреннем значении этого благолепия, о том духовном утешении, какое переживают больные, имеющие быть в храме. Своим чинным служением и усердным проповедованием Слова Божия, обходительностью и приветливостью он привлек в храм насельников целого района, прилегающих к храму, и установил такую тесную связь, что протоиерей Ставровский был для них как бы приходской священник", — говорили в своем юбилейном адресе, преподнесенном пастырю по случаю его 50-летнего служения. В числе других заслуг о. Алексия было строительство часовни для отпевания умерших, особую крещальню в виде малой домовой церкви и с иконостасом и всем необходимым для таинства Крещения. Как пастырь о. Алексий отличался отзывчивостью и сострадательностью, и он, войдя во все жизненные обстоятельства пасомого, не прекращал своей заботы о больном и после его выздоровления. Были среди больных такие, кто оставался по выходе из клиники без средств к существованию. О. Алексий организовал особый фонд помощи нуждающимся, в котором он на протяжении 32 лет безвозмездно служил в качестве казначея. Сразу же после назначения в храм о. Алексий назначается законоучителем, а также преподавателем русского, латинского языков и арифметики в военно-фельдшерской школе. Таким образом, пастырские труды о. Алексия выходили за пределы госпиталя. Он предпринимает ряд успешных попыток изменить к лучшему положение военного духовенства и служит не только своему приходу, но и всему ведомству в целом. По словам его современников, это заняло "самую светлую страницу в истории русского православного военного духовенства". Благодаря его удивительной энергии были разработаны и утверждены положения об управлении военно-морским духовенством, пенсия и эмеритура означенного духовенства. Главная цель проекта заключалась в том, "чтобы военное духовенство могло дорожить своей походной полковой службой и чтобы в состав его могли вступать лучшие духовные силы". Авторитет, который приобрел о. Алексий после утверждения составленного им проекта, возрос необычайно.
С 19 августа 1896 года был назначен настоятелем собора св. Спиридона Тримифунтского в Адмиралтействе и благочинный Санкт-Петербургских морских церквей. При «адмиралтейском» соборе отец Алексий организовал для курсантов беседы о Евангелии, «чтения со световыми картинами» в манеже Главного Адмиралтейства. В приходе отца Алексия пел один из лучших в Петербурге церковных хоров. Это был самый первый храм в городе, крест, на куполе которого освещался электричеством…
За все время своей долгой службы (почти 56 лет) служил только в двух храмах. Написал историю собора св. Спиридона Тримифунтского, настоятелем которого он был. Кроме настоятельства и участия во многих благотворительных комиссиях о. Алексий был законоучителем в ряде школ. Заведовал Адмиралтейской школой, так - же был законоучителем в Исаакиевском высшем начальном училище, был наблюдателем за преподаванием Закона Божия в Санкт-Петербургских учреждениях Императорского Человеколюбивого Общества.
Имел множество церковных и светских наград.
Он был одним из тех 300 человек, которые в день трехсотлетия царствования Дома Романовых получили честь быть представленными Государю как выдающиеся общественно-государственные деятели. Семейству отца Алексия Ставровского, за его заслуги перед Отечеством, было даровано потомственное дворянство.
Все земные почести, которые столь редко достигались духовенством, не повлияли на прекрасный духовный облик, который со всей силой выявился в удивительной кончине этого мученика за веру.
Известно, что в последние годы жизни отец Алексий был близок к праведному Иоанну Кронштадтскому. Они были почти ровесники — отец Алексий был всего на пять лет младше отца Иоанна, но считал себя его духовным сыном. Свидетельством их духовной дружбы стал снимок, запечатлевший о. Иоанна в гостях у о. Алексия.
Господь увенчал праведного протоиерея Алексия Ставровского после революции венцом мученичества. Знаменательно, что этот венец он сподобился принять в граде, где пастырствовал о. Иоанн – в Кронштадте.
В 1918 году после убийства в Петрограде Моисея Соломоновича Урицкого по постановлению Петроградской ЧК за одну ночь было расстреляно 500 ни в чем не повинных людей, взятых новой властью в качестве заложников. В их числе был арестован и 84-летний военный священник отец Алексий Ставровский. Вместе с группой арестованных он сначала содержался в одной из тюрем Петрограда, а затем был переведен в Кронштадт. Во время своего заключения он сохранил удивительную бодрость духа, утешал сотоварищей по узам и даже причащал их запасными Святыми Дарами. По сведениям протопресвитера Михаила Польского, вскоре после перевода заключенных в Кронштадт они были выведены из тюрьмы, построены в ряд, и им было объявлено, что в виде репрессии за убийство Урицкого каждый десятый из них будет расстрелян, а остальные освобождены. Отец Алексий стоял девятым, а после него - десятым - стоял молодой священник. Обратившись к нему, отец Алексий сказал: "Я уже стар, мне недолго осталось жить; в жизни я получил все, что было можно; жена моя старуха, дети мои все на ногах; иди себе с Богом, а я стану на твое место". И, сказав это, он встал на место молодого священника и был расстрелян. Дата его смерти точно не известна, но вероятно это было в конце сентября или в октябре 1918 года. Место погребения тоже неизвестно, вероятнее всего, оно в водах Финского залива, на траверсе Толбухина маяка, где в 1918 году предположительно были потоплены баржи с заложниками.
Отец Михаил Польский («Новые мученики Российские». Джорданвилль, 1949) так же пишет: «Освобожденный священник счел первым своим долгом явиться в Управление протопресвитера и сообщить о случившемся. Чиновник, дававший впоследствии показания о. Г. Шавельскому (прот. Георгий Шавельский был настоятелем домовой церкви Александра Невского при бывшем Управлении протопресвитера военного и морского духовенства в Петрограде. — Прим. ред.) и рассказавший внуку почившего об этом, лично слышал рассказ выпущенного на волю иерея. Однако, по Божию произволению, и этот молодой священник скоро снова был задержан и расстрелян. Имя его, к сожалению, забыто внуком, хотя и сообщено было ему чиновником».
Отпевание (заочное) о. Алексия было торжественно совершено в Адмиралтейском соборе будущим священномучеником митрополитом Вениамином с сонмом петербургского духовенства.
... Мнительному и подозрительному человеку все что-то кажется, чего даже и в помине нет. Он никогда не может быть спокойным, душа его постоянно терзается сомнениями, подозрениями, всякаго рода предположениями, выводами и умозаключениями, лишенными нередко всякой тени правдоподобия, но причиняющими ему страшные душевные муки и могущими привести его в состояние неистовства. Такой мнительный и подозрительный человек несносен для самого себя, а окружающим он часто создает истинный ад кромешный.
«Мнительность», говорит наставник христианского благочестия, св. Авва Дорофей, «это — страшная болезнь души». Вот почему свв. отцы-подвижники заповедуют нам никогда не принимать никаких подозрений на ближних, но стараться всегда предполагать в них скорее хорошее, чем дурное. А кто дает волю своей подозрительности, тот, если вовремя не остановится, легко может дойти до ярости и бешенства Ирода, сделавшись способным на всякое злодеяние, на всякое преступление.
В лице Ирода мы ясно видим, до какого диавольского безумия может довести человека оскорбленное самолюбие, даже только кажущееся и как опасно давать волю в себе властолюбию и честолюбию, соединенным к тому же с мнительностью!
Сколько таких «иродов» и до сего времени встречается среди нас, несчастных людей, именующих себя христианами, но не желающих жить по Закону Божию, по заповедям Христовым, а только по своей развращенной злой воле, по своим неразумным прихотям и разнузданным животным инстинктам!
Сколько среди нас таких «иродов», которые выше всего на свете ставят свое больное самолюбие и ни за что не желают поступиться им, даже ради каких-нибудь высоких целей!
До сих пор существуют люди, которые, подобно Ироду хотели бы царить и властвовать над всеми и коль-скоро усмотрят где-либо хотя бы только кажущегося соперника, готовы буквально стереть его с лица земли, а, если им это не удается, производят подлинное «избиение младенцев» вокруг себя: ополчаются с яростью на ни в чем неповинных людей, производят страшнейшие смуты и потрясения, так что действительно повсюду «глас слышан бысть, плач и рыдание и вопль мног» (Mатф. 2, 18), и это только во имя своего больного властолюбия и честолюбия. Такие люди становятся истинными мучителями для всех окружающих!
Особенно ярко видели мы это в последние годы на нашей несчастной Родине, порабощенной такими безумцами - «иродами», для которых законом является только их злая воля и которые не признают ни Закона Божия, ни голоса совести, ничего святого.
Но подобное же явление, быть может, только не в таких ярких формах, а в нескольких внешне-смягченном и более благоприличном видах, встречается сейчас повсюду — во всех областях и сферах современной жизни, где движущим началом служит болезненное властолюбие и честолюбие.
По учению Слова Божия, самолюбие, как это подчеркивают святые отцы, подвижники христианской жизни, есть мать всех страстей, корень и начало всякаго зла. И там, где оно господствует, не может быть ничего истинно-доброго, а разве только лицемерная личина добра.
Будем же внимательны к себе! Не будем поддаваться этой мрачной и губительной, подлинно-диавольской страсти, которая может довести даже до богоборчества, как это мы наглядно видели на безумном Ироде! И какое, в самом деле, удовольствие и самому внутренне терзаться и другим отравлять жизнь, доставляя им страдания и умерщвляя, если не тела их, то души?!
Убоимся страшного конца Ирода, заживо съеденного червями!
«Если вы друг друга угрызаете и съедаете», предостерегает нас Апостол: «берегитесь, чтобы вы не были истреблены друг другом» (Гал. 5, 15).
Для нас, христиан, нет другого пути, кроме смиренномудрия и соединенного с ним всегда самоукорения и самоосуждения, которые ведут душу к истинному покаянию, очищению грехов и венцу христианской жизни — святости. ... ибо, по умилительному изречению подвижника христианской древности преп. Исаака Сирианина, «Смиренномудрие есть риза Божества, в которую облеклось вочеловечившееся Слово, и чрез него беседовало с нами в теле нашем» (Слово 53-е).
И кто, следуя примеру и наставлениям Воплотившегося Сына Божия, сам облекается в ризу смиренномудрия, тот наследует «Правду, мир и радость во Святом Духе» (Римл. 14, 17). Аминь.
Поиску единства истинно-православных христиан был посвящен визит в Россию в конце октября предстоятеля Сербской Истинно-Православной Церкви (СИПЦ) Епископа Утешителевского Акакия, сообщает корреспондент "Портала-Credo.Ru". Подробный отчет о визите опубликован на официальном сайте СИПЦ. Епископа Акакия сопровождали настоятель прихода Суздальской епархии РПАЦ в Санкт-Петербурге протоиерей Алексий Лебедев и монахини Макрина и Алипия.
В древнейшем и великолепнейшем из наших Киевских храмов, в св. Софии есть удивительное изображение — это запрестольная мозаика — Таинство Причащения.
Мозаика эта совершенно необычайна по своему замыслу. Таинство Евхаристии,— а, между тем, мы как будто не видим ничего, что напоминало бы нам тайную вечерю, как мы ее привыкли представлять, и как она происходила в действительности две тысячи лет назад. Нет здесь ни Иерусалимской горницы, ни утвержденного посреди стола для совершения вечери, ни возлежащих за трапезою.
В середине сень, и под этой сенью престол. Это как бы храм, алтарь, хотя определенных очертаний храма и нет. По обе стороны сеней ангелы с рипидами. Они склоняют репиды над Христом Спасителем. Он в изображении повторен. С одной стороны Он с Божественным хлебом, с другой — со Святой Чашей. С обеих сторон подходят к Нему склоненные апостолы, чающие принять от Него святыню жизни, Его пречистое Тело и Его Животворящую Кровь.
Это изображение символическое. Перед нами не историческое событие раз совершившееся в определенный момент и в определенном месте. Перед нами таинство, спасающее мир, чудо, вечно повторяющееся и неизменно пребывающее в сердцевине бытия. Здесь нет времени и ограничения места. Мы как будто не на земле, а в каком-то золотом пространстве. Земля здесь обозначена под ногами Апостолов даже темной полоской. Мы в вечности. И в вечности открывается нам смысл самого великого, самого святого, что есть в жизни — Божественной Евхаристии. О нем, об этом смысле говорят и греческие слова Евангелия, начертанные наверху мозаики: «Приимите, ядите…».
Это изображение, таинство причащения невольно вспоминается, когда мы только начинаем размышлять о литургии верных, об этом величайшем священнодействии христианства.
Литургия оглашенных кончилась. Оглашенные, прослушав прочитанные о них молитвы, вышли из храма. В древности не они одни должны были оставлять храм, в это время вместе с ними должны были удалиться и кающиеся, обличаемые своею совестью в каких-либо тяжких грехах, служивших препятствием для предстояния у престола в последующие страшные минуты. «Никто против кого», «никто в лицемерии»,— таковы дьяконские возгласы древних литургий. Они удаляют за двери храма в глухую ночь внешней тьмы, всякие остатки ползучего, липкого греха, ни одна капля мутной пены земного хаоса не захлестывала в святом ковчеге, ни один звук мирского шума и сутолоки не достигал к священному пределу.
Этого мало, по древней практике в эту минуту уходили из храма и те из верных, которые почему-либо не могли причащаться во время предлежащей литургии. Во время того, что должно следовать дальше, нет места праздным зрителям, нет места тому, кто пришел только постоять в углу, или осенить себя крестным знаменем. Здесь — пир веры. Здесь место только тем, кто хочет и может быть одним из возлежащих на пире, одним из сотрапезников Небесного Царя, кто дерзает перейти через заветную черту и приступить к самому великому и страшному, что есть в жизни.
В древности именно в этот момент священнослужители первый раз входили в св. алтарь. Малый вход был прежде моментом, в частности в Великой Константинопольской Церкви, когда впервые в храм вступал епископ, до этой минуты священнодействовали пресвитеры, но все священнослужители во время литургии оглашенных оставались посреди храма, алтарь же был закрыт св. завесой. И только, когда оглашенные, кающиеся удалялись, открывался алтарь, это святое святых храма, и священнослужители приступали к св. трапезе. Остатком этой древнейшей практики в нашей литургии является то, что именно в этот момент положено открывать св. антиминс. Правда, обыкновенно это делается раньше во время сугубой ектинии, но это явная неправильность, несоответствующая самому смыслу этого священнодействия. Служебник совершенно определенно предписывает открывать именно в начале литургии верных. Антиминс с заключенной в нем частицей св. мощей и есть именно св. трапеза, соответствующая тем мученическим гробницам, на которых в древности совершалось св. таинство. В последующей молитве, после раскрытия антиминса священник возносит благодарность за то, что он удостоился предстать перед св. трапезой.
Вот начинается литургия верных. Первое мгновение после начала, было мгновение полной тишины. Церковь погружалась в полное молчание, продолжавшееся несколько минут. Что же означало это молчание? Это была первая молитва верных, произносившаяся в молчании «тайная молитва» в собственном смысле слова. Прежде чем приступить к общей молитве и общей жертве, каждый верующий должен был совершить свою собственную жертву, должен был тайно и совершенно свободно принести Богу личную молитву свою, рассказать Богу о своем сокровенном и личном, чтобы потом уже в дальнейшем совершенно отрешиться от всего личного и слиться со всею церковью в одном общем молебно-благодарственном гимне.
Вслед за этой тайной молитвой священнослужитель начинал возносить перед св. трапезой моление от лица своей церкви.
В этих молитвах литургии верных нет уже ничего земного, ничего временного, в них только одно устремление к грядущему чуду. В них душа в покаянном порыве ищет окончательного освобождения от всего темного и недостойного, хочет сбросить с себя всю свою ветхость и немощность, чтобы обновленной и преображенной дерзновенно приступить к святейшему таинству. В последующих молитвах, в молитвах Евхаристического канона мы не находим даже покаяния, там только хвала, только благодарность, только светоносная тайна, раскрывающаяся в огненных глаголах. Здесь в первых молитвах литургии верных последний порыв покаяния, последнее омовение и очищение души, восходящей к престолу вечности.
Прежде всего священник благодарит за то, что снова удостоен предстоять пред св. трапезой. Потом он просит, чтобы Бог сотворил Своих служителей приносить моления, мольбы и бескровные жертвы, «удовлил» бы их, т. е. дал бы им довольно силу Своего св. Духа, чтобы они проходили свое служение в чистом свидетельстве своей совести. В другой молитве он просит об очищении душ и телес от всякой скверны плоти и духа, просит, чтобы все верующие неповинно неосужденно причастились св. Тайн — новое доказательство того, что в древности все присутствующие на литургии были причастниками.
Наконец, следует тайная молитва, читаемая священником тогда, когда уже воспевается херувимская песнь, эта молитва довольно позднего происхождения и глубоко личного характера. «Никтоже — молится священник — никтоже достани от связавшихся плотскими страстьми и похотьми приходити или приближитися или служити Тебе Царю Славы: еже бо служити Тебе велико и страшно и самем небесным силам». В мгновение ока, как на страшном судилище Христовом, проходит перед священником его жизнь. Явися жизнь его деяний и тайная летопись его сердца. В сознании своего совершенного бессилия своей греховной запятненности, небрачной поруган-ности своих одежд стоит он перед поедающим огнем Божества. И голос пробужденный и сбросивший с себя обыденный тлен совести, громко обличает и спрашивает — тебе ли предстоять у престола и твоими ли руками совершать мироспасительную службу? Но из глубины этой немощи и из мрака собственного сердца подымаются взоры к Единому Чистому, к Единому Безгрешному. «Но обаче неизреченного ради, безмерного Твоего человеколюбия непреложно и неизменно был еси Человек и Архиерей нам был еси». Мысль этих слов должна проникнуть не только в сердце священника, но в сердце каждого верующего.
Вот перед нами священник, это такой же человек, как мы, с такими же, как у нас, человеческими слабостями, несовершенствами, немощами, если бы мы захотели и если бы это было нам позволено, мы даже сами могли бы указать на эти немощи и пересчитать многие из них. И вот он, этот слабый человек и грешный, вот сейчас перед нами совершит спасающее мир чудо, святейшую службу.
Нет, не он совершит эту службу, не он истинный совершитель таинства. Есть Некто, есть Другой, облеченный в непорочность и славу. Он-то предвечный первосвященник, Божественный Архиерей, Он Сам священнодействует в эти мгновения за божественной литургией. Как во время архиерейской службы, служит архиерей, а пресвитеры только сослужители, так в другом, гораздо более глубоком и таинственном смысле священник всегда только сослужитель таинственного Архиерея, неизменно возносящего святое приношение. И не ангелы священнодействуют вместо недостойных священников, как это думают некоторые и как это ошибочно утверждается в некоторых очень поздних молитвах и акафистах. Ангелы не имеют права и силы совершения таинства, они только, как говорит одна молитва из чина елеосвещения «желают приникнути» к святейшей тайне, они тоже только помощники и сослужители, истинный совершитель таинства Христос, Свет и Спаситель мира.
Поэтому грешно и нехорошо, когда мы слишком большое внимание обращаем на то, кто, какой священник служит литургию или преподает нам св. причастие. Мы должны помнить, должны сознавать, что, если только мы в храме православном, где совершается истинная служба, то совершает ее всегда Один, всегда Он, всегда Христос. Он священнодействует. Он причащает, непосредственно из Его рук получаем мы хлеб жизни. В лучах Его света должно теряться для нас знакомое нам лицо земного служителя, земного священника.
И в этой молитве Херувимской песни, склонившийся перед св. престолом, священник исповедует предвечное архиерейство Христа Спасителя, встречая Его истинного совершителя тайны, как бы передает Ему свои полномочия, свое священство, становясь рядом с Ним у божественной трапезы. В этом сознании Его близости, Его непосредственного участия в служении для священника источник и чувства бесконечной ответственности и вместе с тем дерзновения, несокрушимой уверенности в том, что никакие несовершенства и немощи его человеческого, слишком человеческого существа, не остановят хлынувших из разверстых глубин огненных волн вечности. «Ты приносяй и приносимый, Ты приемляй и роздаваемый»,— так говорит священник Тому, приближение Кого чувствует он всем своим существом в эти мгновения.
В эти минуты верующие воспевают молитву, именуемую Херувимской песнью.
Есть слова, может быть, мало доступные для нашей мысли, может быть, непонятные, но почему-то от них, от слов этих трепетно волнуется душа, замирает сердце.
«Иже херувимы, тайно образующе…»
Я думаю, что не все из тех, кто знает эту молитву наизусть, понимают ее до конца, дают себе отчет в каждом слове. Это действительно трудная, мало понятная молитва. Но почему же от них, от этих непонятных слов, каждый раз, когда мы их слышим, а ведь сколько раз мы их слышали, почему умиленное сердце тает от них, как воск от огненного пламени? Почему и церковь именно для этих слов, для этой молитвы установила совсем особые, особенно-торжественные, особенно-волнующие напевы? И почему как-то само собой преклоняются колени у множества верующих при словах этих?..
«Иже херувимы тайно образующе…» Херувимы… Кто это такие, что знаем мы о них? Это — один из ангельских чинов, один из небесных воинств.
Там, в горнем мире, возвышающемся над нами, бьющем своими крылами в утончающиеся по временам и становящиеся прозрачными грани нашего земного бытия, там своя иерархия, свое чиноначалие, свое многообразие служений и степеней восхождения… Начала, власти, господства, силы, престолы… мы не понимаем ни этих различий, ни самых этих имен. Да и не нам с нашим плотским и земным умом пытаться проникнуть в тайну этих различий. Мы знаем, что херувимы и серафимы — это высочайшие степени ангельского чиноначалия, небесной иерархии, ближе всего предстоящей к престолу Господней славы.
В Библии пророк Иезекиил в первой и потом в десятой своей книге говорит о херувимах.
Пророк рассказывает здесь о видении им божественной славы, о бывшем ему богоявлении. Как Моисей в купине, как Илия в тихом веянии ветра, как Исаий в храме, так и Иезекииль при реке Хораве видел Бога. И видение это было особым, неповторимым, непохожим на другие откровения божественного величия. О нем рассказывает пророк в своей книге, рассказывает настолько, насколько можно рассказать о неизреченном, рассказывает на языке человеческих образов, человеческих символов и подобий.
«И я видел,— говорит пророк,— и вот бурный ветер шел от севера; великое облако и клубящийся огонь и сияние вокруг него, а из середины его видно было подобие четырех животных,— и таков был вид их: облик их был как у человека; и у каждого четыре лица, и у каждого из них четыре крыла, а ноги их, ноги прямые и ступни ног их, как ступни ног у тельца, и сверкали как блестящая медь и крылья их легкие, и руки человеческие были над крыльями их… Подобие лиц их, лицо человека и лицо льва с правой стороны у всех четырех, а с левой стороны лицо тельца у всех четырех и лицо орла у всех четырех… И вид этих животных был вид горящих углей, как вид лампад, огонь ходил между животными и сияние от огня, и молния восходила из огня… И смотрел я на животных и вот на земле подле этих животных по одному колесу перед четырьмя лицами их… И все тело их, и спина их и крылья их и колеса кругом были полны очей, все четыре колеса их… И когда шли животные, шли колеса подле них, а когда животные поднимались от земли, тогда поднимались и колеса. Куда дух хотел идти, туда шли и они, куда бы ни пошел дух, и колеса поднимались наравне с ним. Ибо дух животных был в колесах… Над головами животных было подобие свода, как вид изумительного кристалла простертого сверхе над головами их… а над сводом было подобие престола по виду, как бы из камня сапфира, а над подобием престола было как бы подобие человека вверху на нем. И видел я, как бы пылающий металл, как бы вид огня внутри его. От вида чресл его и выше и от вида чресл его и ниже я видел как бы некий огонь и сияние было вокруг него. В каком виде бывает радуга во время дождя, такой вид имело это сияние кругом» (Кн. преп. Иезек., гл. I, гл. X).
Эти таинственные существа, явившиеся пророку, носившие образ животных, как воплощение напряженной жизненной силы, как мы узнаем из десятой главы пророческой книги, херувим славы, а Тот, Кого пророк не может описать на человеческом языке, о Ком говорит нагромождая бесчисленные, ограничительные понятия: «подобие», «как бы», «вид»,— это был Сам Владыко ангелов и людей, почивающий в мире света на колеснице херувимской.
Св. Макарий Великий в своей первой беседе говорит о том, что видение пророка Иезекиила имеет помимо других смыслов еще особый смысл непосредственно относящийся к нашей душе.
«Пророк,— говорит преподобный,— созерцал тайну души, имеющей принять Господа своего и сделаться престолом славы Его. Ибо душа, которую Дух, уготовавший ее в седалище и обитель Себе, сподобил приобщиться света его и осиял красотою неизреченной славы Своей, делается вся светом, вся лицом, вся оком, нет у нее ни одной части не исполненной духовных очей света, т. е. нет в ней ничего омраченного; но вся она всецело соделана светом и духом, вся исполненная очей и не имеет никакой последней или задней стороны, но отовсюду представляется лицом, потому что снизошла на нее и восседает на ней неизреченная красота славы Света-Христа» (Пр. Мак. Егип., стр. 4).
«Иже херувимы тайно образующе…» Вот от этой неизреченной и сладостнейшей тайны души человеческой, в ее непосредственном приближении к Богу говорят слова Херувимской песни. «Мы таинственно изображающие херувимов»… Мы изображаем их не тем только, что вместе с ними воспеваем хвалы и песнопения нашему Владыке, мы изображаем их, мы отображаем их тайну в себе, потому что душа наша, ставшая вся оком, вся лицом, вся светом, становится сама престолом божественной славы, принимает на рамена свои Самого Господа.
Вот Он идет Небесный, Божественный Владыко, Царь славы; Он нисходит невидимо дориносимый чинами ангельскими. Как в древности победоносный триумфатор входил в город, носимый на щитах и копиях воинств, так Он Победитель ада и смерти идет на Божественное пиршество, возносимый на огненных щитах и копьях ангельских сонмов.
И душа наша в трепетном своем порыве не только хочет встретить Его грядущего хвалами и гимнами,— она простирается к Нему, отложив трел и суету житейских попечений, чтобы вступить в эти торжествующие херувимские лики, принять Его на себя и понести вместе с ними.
«Иже херувимы, тайно образующе»… Грешные мы, темные мы… заблудились мы на темных распутьях мира, погасли наши светильники, нет у нас ни елея, ни одежды брачной. Но наша осквернившаяся на стогнах мира душа, наше расточившее свои сокровища сердце, они созданы божественной рукой и носят в своей глубине, вечное и нетленное сияние Его образа.
Наша душа, она не только христианка, как сказал древний церковный писатель,— каждая душа по природе христианка — душа наша, каждая душа, она по природе богоносна и богоподобна, она создана ни для чего иного, как для того, чтобы стать живым престолом Живого Бога, подняться к высочайшим пределам небесных сфер, вступить в самые недра божественной жизни и преисполниться до краев светом невечеющим, достичь обожествления, обожения.
«Иже херувимы, тайно образующе»… и не потому ли так замирает душа от этих слов, что в них слышит она весть о том, о чем не смеет помыслить, но что является единственной целью ее создания, для чего вызвана она к жизни из молчания, небытия творческим глаголом, о предстоянии в херувимских сонмах, о совершенном приближении к Самому Богу?
И в тех священнодействиях, какие совершаются во время пения херувимской песни, в них изображается то же, о чем она говорит словами.
Храм снова наполняется кадильным благоуханием, как перед чтением Евангелия. Тогда благоухание предуготовляло встречу Господу. Он являлся в Своем святом слове. Теперь оно снова предуготовляет встречу Ему.— Он идет, идет. Сам в Своей Божественной плоти и Боготворящей Крови Своей.
Священнодействия великого входа говорят о том же. Великий вход переносит нашу мысль к тому времени, когда храм был устроен иначе, чем он устроен теперь. Теперь алтарь, к сожалению, по своей внешней обстановке далеко не соответствует тому идеалу Святого Святых, которому он должен был соответствовать. В ветхозаветном Святом Святых была божественная пустота. Там не было ничего кроме величайших святынь, и вхождение туда мыслилось как что-то несказанно страшное. А ведь насколько оно это ветхозаветное Святое Святых по своему значению и смыслу было меньше и ниже христианского алтаря. А между тем, как часто в алтаре нашем кроме величайших святынь бывают предметы совершенно посторонние, там хранятся и книги, и облачения, складываются иконы, иногда даже одежды священнослужителей. Входят туда и миряне в те моменты, когда захотят, и когда им нужно.
Иначе было в древности. Тогда алтарь был совершенно выделен. С одной стороны алтаря находилось особое помещение — жертвенник и сосудохранительница, там находились св. сосуды, туда приносили миряне свои приношения для службы. С другой стороны находился, так называемый, диаконник, где хранились св. облачения. Самый же алтарь не заключал в себе ничего кроме престола. В него входили только священнослужители, входили только тогда, когда это было положено по чину священнодействия. Священная тишина, священный трепет наполнял как будто самый воздух этого места.
И вот во время великого входа оттуда из жертвенника, из сосудохранительницы переносились священные предметы, приносились священные приношения для совершения таинства. Священнослужители принимали их и возлагали на св. трапезу. Остатком этого и является тот момент в архиерейском служении, когда служащий епископ принимает из рук священнослужителей св. Чашу и дискос.
В этот именно момент совершалась проскомидия, что и значит — приношение. Поминались тогда и приносившие. Остаток этого, то поминовение верных, которое совершается ныне на великом входе.
Это шествие священнослужителей со св. Чашей и с дискосом в торжестве и славе, оно говорит о том, о чем возвещают и молитвы и песнопения этого мига — о Христе, окруженном закрывающими свои лица ангелами, архангелами, херувимами и серафимами. Идущем заклатися и датимя в снедь верным.
Как там, накануне Своих страданий в Иудее, Он вступал в Иерусалим, и народ приветствовал Его своими восклицаниями, дети кричали Ему осанна,— так теперь Он идет для того, чтобы снова открылась Его Голгофа, и мы встречаем Его, склоняясь перед Ним и перед чудом наступающего мгновения.
Я закончу свою беседу мыслью, которую неоднократно высказывал с этого св. места.
Вот видим мы, видим все явно, своими очами, как слава Божия отступает, отходит от нас, скрывается в горних высотах. Мы видим, как умолкают один за другим алтари, и как в бесчисленном множестве храмов прекращается святое служение. И душа наша наполняется и страхом, и мучительной болью. Неужели же и для нас наступит мгновение, когда мы будем лишены возможности стать перед лицом святого возношения и «наслаждатися божественной литургией». Мысль об этом не может не ранить нашего сердца жгучей болью, потому что, может быть, нет ничего более страшного, более мучительного на земле, как именно это. И все же, если мы заглянем в глубину нашего сердца, всмотримся пристально в длинную вереницу мгновений, пережитых нами в храме, то мысль об этом отъятии от нас божественной славы исполнит нас ни ропотом против божественного приговора, ни томительным смущением перед его непонятностью, а только жгучим стыдом от сознания собственной вины и собственной ответственности.
«Прав Ты, Господи, и правы суды Твои…»
Если так совершалось и так совершается, если Он попускает то, что Он попускает, то не потому что, чтобы был Он жесток и немилосерд — да не будет — но потому, что мы этого достойны, мы так восхотели.
«Иже херувимы тайно образующе»… «Всякое ныне житейское отложи попечение»…
Пусть каждый вспомнит, пусть каждый наедине со своею совестью даст себе отчет в том, сколько раз слышал он эти слова, и сколько раз оставалась душа все в том же плену житейских попечений, липкой тины греховной немощи и не несла навстречу грядущему чуду, навстречу самому великому и самому святому из того, что было и будет, ничего кроме своего тупого равнодушия и бестрепетного безразличия.
Пусть каждый ответит и пусть тогда судится с Богом и скажет, кто виноват в нашей великой, в нашей безмерной скорби…
Для меня большая радость объявить всем верным замечательные новости из жизни нашей Церкви. Как вы знаете, три года назад 14 монахов, в том числе и я, бежали от ереси в Бостоне и переехали в Свято-Вознесенский монастырь в Bearsville, Нью-Йорк. Этот шаг дал нам возможность жить монашеской жизнью в месте, освященном Богом. Но Свято-Вознесенский монастырь был предназначен для гораздо меньшего братства; и мы боролись, с небольшим успехом, за то, чтобы приспособить существующие условия для гораздо более широкого круга монашествующих. После многих молитв с нашей стороны о том, как лучше поступить, наконец, Бог открыл нам путь и показал нам большую недвижимость в городе Коблескилл, Нью-Йорк, которую мы только что приобрели. Эта собственность в 33-акров имеет 24 комнаты, большой двор, хорошо приспособленный для использования в качестве церкви, и другие просторные жилые помещения, которые позволят нашему братству существовать в должной монашеской обстановке. Новый монастырь расположен в прекрасном и стратегическом месте, на границе с государственным лесом в тысячи гектаров. Он находится недалеко от больницы, аэропорта и других полезных инфраструктур, и расположен всего в десяти минутах от Маунтен Вью, духовного центра Русской Православной Церкви Заграницей, с которой мы находимся в общении.
Божественная рука промысла руководит каждым шагом в этом переходе. Получив отличную договорную цену, мы тянули жребий на имя нового монастыря, и он выпал на святого Иоанна (Максимовича) Сан-Францисского. Иметь такого святого – вероятно, величайшего из святых, которые жили в Америке, - в качестве нашего покровителя и небесного защитника - это особое благословение. Он был другом ИПЦ в Америке с самого начала, посещая Собор Св. Маркелла много раз, и являлся решительным сторонником моего предшественника, блаженной памяти епископа Петра. Это может быть не случайно, что день сделки по недвижимости пришелся на празднование перенесения его мощей! Кроме того, в день нашего согласия на покупку, св. Иоанн благословил нас, позволив нам собрать всю сумму, необходимую для первоначального взноса.
Хотя братство и переезжает в новый монастырь св. Иоанна, однако Свято-Вознесенский монастырь остается важным историческим и духовным центром Митрополии. К сожалению, проект на строительство церкви Святой Софии замер, в результате структурных проблем; но, с согласия первых благотворителей, собранные пожертвования на церковь и близлежащие келии, будут использованы на новое жилье для братства. Между тем, наше искреннее желание, если оно будет в соответствии с волей Божией, - дать разрешение Свято-Вознесенскому монастырю стать женской обителью для монахинь, чтобы и женщины в этой части страны также имели бы духовное убежище и дом.
В настоящее время мы находимся в процессе закрепления за нами нового имущества и внесения изменений, необходимых для его функционирования в качестве большого общежительного монастыря. Несколько отцов из Свято-Вознесенской обители перешли туда трудиться над преобразованием церкви и других помещений; в то время как остальная часть братства планирует переехать в середине декабря. Мы просим молитв всех верующих, чтобы эти волнующие и знаменательные события продолжали происходить с успехом; чтобы Бог благословил каждый аспект наших усилий, чтобы служить Ему с любовью и преданностью в духе подлинного православного монашества; и чтоб через молитвенное предстательство Святого Иоанна братство процветало в новой и более адекватной обстановке.
Призываю благословение нашего Спасителя Иисуса Христа на всех вас.
В день Престольного Праздника прихода в честь великомученика Димитрия Солунского на Дмитриевском кладбище в Одессе (Украина) Божественную Литургию возглавил Первоиерарх РПЦЗ Митрополит Агафангел в сослужении настоятеля протоиерея Василия Забурянного и при диаконе Михаиле Торба.
По сообщению официального сайта Иерусалимского Патриархата, 5-го ноября, назаконно занимающий Патриарший престол Феофил, сопровождаемый митрополитом Капитольядским Исихием и архиепископом Константинским Аристархом, навестил законного Патриарха Иерусалимского Иринея, находящегося в израильской клинике Хадасса в реабилитационном центре после операции по удалению грыжи.
«Чаю воскресения мертвых, и жизни будущаго века» (Никейский Символ Веры).
Безграничным и безуспешным было бы наше горе по умирающим близким, если бы Господь не дал нам вечную жизнь. Жизнь наша была бы бесцельна, если бы она оканчивалась смертью. Какая польза была бы тогда от добродетели и добрых дел? Тогда были бы правы говорящие: «Будем есть и пить, ибо завтра умрем». Но человек создан для бессмертия, и Христос Своим воскресением открыл врата Царства Небесного, вечного блаженства для тех, кто верил в Него и жил праведно. Наша земная жизнь — это приготовление к будущей жизни, а это приготовление завершается смертью. «Человекам положено однажды умереть, а потом суд» (Евр. 9:27). Тогда человек оставляет все свои земные попечения; тело его распадается, чтобы вновь восстать при Общем Воскресении.
Но душа его продолжает жить, не прекращая своего существования ни на одно мгновение. Многими явлениями мертвых нам дано было знать частично, что случается с душой, когда она покидает тело. Когда прекращается видение телесными очами, начинается видение духовное.
Обращаясь в письме к своей умирающей сестре, епископ Феофан Затворникпишет: «Ведь ты не умрешь. Тело твое умрет, а ты перейдешь в другой мир, живая, себя помнящая и весь окружающий мир узнающая» («Душеполезное чтение», август 1894).
После смерти душа жива, и чувства ее обострены, а не ослаблены. Св. Амвросий Медиоланский учит: «Поскольку душа продолжает жить после смерти, остается добро, которое не теряется со смертью, но возрастает. Душа не удерживается никакими препятствиями, ставимыми смертью, но более деятельна, потому что действует в своей собственной сфере без всякой связи с телом, которое ей, скорее, бремя, чем польза» (св. Амвросий «Смерть как благо»).
Преп. авва Дорофей суммирует учение ранних отцов по этому вопросу: «Ибо души помнят все, что было здесь, как говорят отцы, и слова, и дела, и мысли, и ничего из этого не могут забыть тогда. А сказано в псалме: «В той день погибнут вся помышления его» (Пс. 145:4); это говорится о помышлениях века сего, т. е. о строении, имуществе, родителях, детях и всяком деянии и поучении. Все сие о том, как душа выходит из тела, погибает... А что она сделала относительно добродетели или страсти, все то помнит, и ничего из этого для нее не погибает... И ничего, как я сказал, не забывает душа из того, что сделала в этом мире, но все помнит по выходе из тела, и притом лучше и яснее, как освободившаяся от земного сего тела» (авва Дорофей. Поучение 12).
Великий подвижник V века преп. Иоанн Кассиан ясно формулирует активное состояние души после смерти в ответе еретикам, верившим в то, что душа после смерти бессознательна: «Души после разлучения с телом бывают не праздны, не остаются без всякого чувства; это доказывает евангельская притча о богатом и Лазаре (Лк. 16:19—31)...
Души умерших не только не лишаются своих чувств, но не теряют и расположений своих, т. е. надежды и страха, радости и скорби, и нечто из того, чего ожидают себе на всеобщем суде, они начинают уже предвкушать... они еще живее становятся и ревностнее прилепляются к прославлению Бога. И действительно, если, рассмотрев свидетельства Священного Писания о природе самой души по мере нашего смысла, несколько порассудим, то не будет ли, не говорю, крайней глупостию, но безумием — хоть слегка подозревать, что драгоценнейшая часть человека (т. е. душа), в которой, по блаженному апостолу, заключается образ Божий и подобие (1 Кор. 11:7;Кол. 3:10), по отложении этой дебелости телесной, в которой она находится в настоящей жизни, будто становится бесчувственною — та, которая содержит в себе всякую силу разума, своим причастием даже немое и бесчувственное вещество плоти делает чувствительным? Отсюда следует, и свойство самого разума требует того, чтобы дух по сложении этой плотской дебелости, которая ныне ослабляется, свои разумные силы привел в лучшее состояние, восстановил их более чистыми и более тонкими, а не лишился их».
Современные «посмертные» опыты сделали людей потрясающе осведомленными о сознательности души после смерти, о большей остроте и быстроте ее умственных способностей. Но самой по себе этой осведомленности недостаточно, чтобы защитить находящегося в таком состоянии от проявлений внетелесной сферы; следует владеть ВСЕМ христианским учением по этому вопросу.
Информационно-аналитический выпуск Интернет-Собора №58. Автор и ведущий игумен Мефодий. Гость студии Епископ Сан-Паулский и Южно-Американский Григорий.
ИЕРУСАЛИМ. После семи лет пребывания в полном затворе Патриарх Иерусалимский Ириней впервые оставил помещение в Иерусалимской Патриархии, в котором он находился, сообщило греческое агентство церковных новостей «Ромфея».
Из книги «Воспоминания. Архимандрит Нектарий (Чернобыль)»
Типография преп. Иова Почаевского. Свято-Троицкий монастырь, Джорданвилль, Нью-Йорк. 2002 г.
Главы публикуются в сети впервые
Памяти наставника
18 июля 2000 года в возрасте 95-ти лет в Иерусалиме скончался архимандрит Нектарий (Чернобыль), один из последних представителей старой России в зарубежье… Впервые я увидел о. Нектария в Иерусалиме в 1980 году. Ему было тогда 75 лет. Невысокого роста, сухощавый, почти хрупкий внешне, он был, тем не менее, человеком сильным и выносливым.
Когда в праздник Преображения автобус с монашествующими из русских обителей прибывал к подножию Фавора, часть паломников подымалась на гору на такси, другие шли пешком по спиральной дороге, а о. Нектарий подымался к вершине Фавора быстрыми шагами не по дороге, а напрямик, по буграм и камням.
Как сельские батюшки в старой России, он носил сапоги. Помню, я был очень удивлен, впервые увидев современного священника… в сапогах. Позднее я понял, что сапоги ему были удобны при физической работе.
Несмотря на возраст, о. Нектарий много работал: большей частью в Елеонском монастыре, где у него была келия. Он косил траву, работал на тракторе, пахал землю в масличном саду, сажал овощи в монастырском огороде, вырубал кусты-сорняки, подымался с электропилой на деревья и спиливал опасно наклонившиеся большие ветви. Но основная его работа была в мастерской: он выпиливал из дерева кресты и наклеивал иконки, они шли на продажу, и это поддерживало наши монастыри в Иерусалиме. В дни, когда он был свободен от служения, он выходил на работу в пять часов утра и работал до захода солнца.
Но в 1994 году он заболел тяжелым ревматизмом ног, и, вот, явился о. Нектарий в новом внешнем облике: опирающийся на палку, немощный. Даже трудно ему стало спускаться с солеи без помощи келейника о. Зосимы. Но, как сказано: «Сила бо Моя в немощи совершается» (II Кор. 12, 9). Замечательно, что именно в эти последние, «немощные» шесть лет его жизни, когда о. Нектарию пришлось окормлять не только монашествующих, но и множество мирян, развернулась самая его активная деятельность в Святой Земле.
Здесь нужно сказать, что о. Нектарий ехал в Иерусалим с неохотой. Как истинный монах-исихаст, он, разумеется, предпочел бы остаться жить в безмолвии Афона. Но Богу было угодно, чтобы он стал духовником в Святой Земле.
Когда о. Нектарий в 1968 году прибыл в Иерусалим, там было две женских обители: на Елеоне и в Гефсимании, довольно населенные по нашим временам. Приходского храма в Иерусалиме не было, и миряне посещали монастырские службы, окормляясь монастырскими духовниками. Мирян этих было немного, всего несколько семей.
Но в девяностые годы, с началом «перестройки», в Палестину хлынула масса эмигрантов, среди которых было немало православных – крещенных евреев и русских. На службы они приходили, главным образом, в Гефсиманию, где духовником был о. Нектарий. В то же время после долгого перерыва в монастыри Святой Земли вновь стали приезжать из России паломники. Среди этих-то новоприбывших и паломников и развернулась самая активная деятельность о. Нектария, как духовника, наставника и проповедника.
Большинство прибывших из СНГ о православных церковных канонах имели весьма смутное представление, а некоторые вообще никогда об их существовании не слыхали. О. Нектарий изъяснял им каноны и направлял на спасительный путь. Были такие, которые под влиянием о. Нектария сознательно присоединялись к Русской Зарубежной Церкви, оценив ее исповедническую роль в современном мире.
Немало паломников, вернувшись домой, писали о. Нектарию, прося его советов. В последние годы на Пасху и Рождество о. Нектарий получал из России и из зарубежья так много писем, что на целых две недели прерывал все свои дела, запирался в келии и все это время писал ответы на письма.
Так о. Нектарий стал в эти годы неким духовным центром, к которому отовсюду тянулись люди. Когда он выходил из алтаря, ‒ благообразный старец со светлым лицом, ‒ многие из тех, кто были в храме, спешили к нему под благословение.
Все эти знаки почитания он принимал с глубоким смирением. Однажды он сказал мне: «Так много людей приходят ко мне, просят советов и благословения, прямо на колени становятся. Мне прямо даже неудобно. Что они такого во мне нашли?»
О. Нектарий был человеком глубоко русским, и эту свою «русскость» (имея ввиду не культурно-бытовую русскость только, но русскость истинную, которая не мыслит себя вне Православия и самодержавия) он сохранил до конца.
Годы, проведенные им в стране советов, не оставили на нем никакого отпечатка. В СССР он жил в катакомбах, вне советской системы, ибо, не желая хоть как-то укреплять большевицкую власть, никогда не работал на советских предприятиях, уклонялся от службы в Красной армии и от всякого иного участия в жизни советского общества.
Попав за рубеж, он оказался в Джорданвилле, который о. Константин (Зайцев) называл «островком Святой Руси». Жизнь западного мира проходила где-то в стороне от о. Нектария, и его русскость в Америке нисколько не «вылиняла».
Везде и всегда он оставался преданным Царской России. Православное самодержавие было для него единственной законной и богоустановленной властью. Все последующие правительства в России после свержения царя 2-го марта 1917 года, ‒ будь то февральско-демократическое, большевицкое или иное, ‒ были для него властью боговраждебной. Он говорил, что всякая республика и даже конституционная монархия расчищают путь к приходу антихриста.
В отличие от некоторых русских эмигрантов, он не обманулся, когда, по выражению о. Константина (Зайцева), «коммунисты надели на свои когти церковные перчатки». Позднее о. Нектарий «не клюнул на приманку» перестроечного НЭПа. «Нет, ‒ говорил о. Нектарий, ‒ “перестройка” ‒ это великая хитрость темных сил. Готовят что-то новое, более страшное. Россия стоит на пороге антихриста».
Но последние несколько лет он все чаще стал говорить, что, несмотря на явные признаки конца, и, несмотря на то, что руководители России уже вступили в мировое правительство, еще возможно, ‒ судя по предсказаниям преп. Серафима Саровского, св. Иоанна Кронштадтского и епископа Феофана Полтавского, ‒ возрождение православной России, хотя и на короткое время.
Он внимательно следил за всем, что происходит в современной России, расспрашивал паломников. Он очень скорбел за русский народ. Бывало, слушает рассказы о том, как глубоко пал народ в России, опустит голову на стол и вздыхает.
Как-то раз он узнал, что в России только лишь два процента православных соблюдает посты. Он очень скорбел и говорил: «Ну как же тогда возможно возрождение России?» А после сказал: «Нет, Россия еще может возродиться. У Бога все возможно».
В своей духовной жизни о. Нектарий шел «царским путем», соблюдая во всем умеренность и рассудительность. Однажды ему попала в руки проповедь архимандрита Антонина (Капустина), в которой о. Антонин говорит о чертах истинного христианина: «Строгое и непрерывное внимание к таинству своей духовной жизни, величайшая осторожность и осмотрительность в поступках, словах, мыслях, желаниях и чувствованиях, далее ‒ чистота, смирение, благость, правота, мир, непрестанная молитва и, наконец, совершенная любовь, изгоняющая страх (ср. I Иоан. 4, 18)».
Эти слова о. Антонина, столь близкие его собственному духу, настолько понравились о. Нектарию, что он повесил это поучение в своей келии, сделал с него копии и раздавал другим.
В самом деле, в отношениях с людьми о. Нектарий проявлял величайшую осторожность и осмотрительность (как бы не обидеть кого словом или невниманием), и такое смирение, что некоторые упрекали его в «слабохарактерности» и «мягкотелости».
На самом же деле это было не так. Мягкий внешне, он был тверд внутренне. Там, где дело касалось православных канонов, он оставался непоколебим. Здесь он следовал заветам своего учителя, владыки Аверкия (Таушева), которого он глубоко почитал.
О. Нектарий никогда не причащался со священнослужителями юрисдикций, вступивших в экуменический Всемирный Совет Церквей. Официальных представителей Московской Патриархии, предававших Святое Православие, он обличал открыто в своих проповедях, которые читал в храме и на сестринских трапезах, говоря, что не может быть никакой речи о сближении с ними.
Одна из сестер спросила его, как вести себя, если начнутся гонения. О. Нектарий сказал: «Рассуждайте так: все равно я умру неизбежно, так лучше умру за Христа. Так рассуждали все святые мученики».
Он наставлял своих духовных чад, чтобы они никогда не брали благословение от еретиков. Он говорил им, что лучше умереть не отпетым, нежели получить последнее напутствие от не истинно-православного иерея.
Он говорил своим духовным чадам суровую правду, часто напоминая о смерти, которая может нечаянно наступить в любую минуту, о страшном допросе, который будет учинен душе на мытарствах сразу же после ее исхода, и о вечном адском огне. Он воспитывал в них страх Божий, побуждая к покаянию, постоянному самоукорению и очищению от всех страстей, особенно от осуждения других, часто напоминая, что ничто нечистое и никто, преданный мерзости, в Царствие Божие не войдут (ср. Откр. 21, 27).
О. Нектарий назначал епитимии. Нерадивых разжигал к благим подвигам, а ревностных не по разуму охлаждал, чтобы они не впали в прелесть. Искусный духовник, он каждому находил «приличное врачевство».
Имя «Нектарий» по-гречески означает «сладостный», и это имя удивительно соответствовало его приветливой, благожелательной натуре. Кто бы ни приходил к нему, он принимал его с доброй улыбкой, для каждого находил доброе слово. Он всех привлекал приятным обращением, участливостью, кротостью, тихостью, миролюбием.
На Светлой седмице, на Святках и в день его ангела (преп. Нектария Послушливого) сестры из обоих монастырей приходили к любимому батюшке с поздравлениями. В эти дни на столе у него всегда были фрукты, конфеты и сладкое вино, и о. Нектарий всех угощал, и обычно говорил краткое поучение.
О. Нектарий был прекрасный проповедник. «Слова его не отличались изысканной мудростью мира сего, но были просты, вразумительны для всех и действенны, ибо Дух Святой говорил его устами». Эти слова, сказанные св. Димитрием Ростовским о святителе Нонне Илиопольском, вполне применимы и к о. Нектарию.
Каждому говеющему о. Нектарий после исповеди давал наставления – краткие, а иногда и пространные. Наставления эти настолько трогали меня, что многие из них я по свежей памяти записывал.
Жизнь о. Нектария была подвижнической[1]. В Великий пост и иные постные дни он ел не ранее трех часов дня. Спал он недолго: нередко в окне его келии свет горел до полуночи: он читал или писал письма. Но в три часа ночи он непременно был уже на ногах и вычитывал правило. Иисусову молитву он творил непрестанно.
Божественную литургию служил неспешно, с большим умилением.
На первой седмице Великого поста на часах и на утрене после кафизмы он непременно читал в храме святоотеческие поучения из «Лествицы», «Патерика» или преп. Ефрема Сирина. Помню, однажды, читая в храме житие святой Исидоры, Христа ради юродивой, он прослезился.
По своему смирению, о. Нектарий редко кому рассказывал о том мужестве, которое он проявил, будучи в большевицких тюрьмах. О том, что он исповедник веры, перенесший ради Христа жестокие пытки, стало широко известно лишь незадолго до его кончины, когда были опубликованы его воспоминания.
Вот еще пример его глубокого смиренномудрия. Одна сестра в частной беседе сказала ему, что хотела бы сподобиться христианского погребения. О. Нектарий сказал: «А что до меня, пусть выбросят мое тело в кусты на съедение псам».
В Елеонский монастырь часто приезжала паломницей из Франции состоятельная женщина по имени Екатерина Сергеевна. Она почитала о. Нектария и дарила ему большие суммы денег. Эти деньги о. Нектарий раздавал нуждающимся. Делалось это тайно: большей частью через одну из сестер, которая не открывала имени благодетеля.
О милосердии о. Нектария к бедным я могу засвидетельствовать следующее: однажды он сказал мне, что у него сейчас есть деньги, и если я знаю какую-нибудь семью, которая очень нуждается, он готов помочь.
Время от времени на свои средства о. Нектарий заказывал в типографии перепечатки душеполезных поучений и раздавал, и рассылал их своим духовным чадам. Весной 1999 года он заказал копии слова св. Тихона Задонского «О спасении» («Постоянно помни час смерти твоей») и сказал: «Это в последний раз. Больше печатать ничего не буду».
С тех пор о. Нектарий все реже спрашивал о том, что происходит в мире. Он все более слабел. Но храм по воскресеньям и по праздникам посещал неопустительно, исповедовал, читал проповеди в трапезной. Временами ему трудно было спускаться в Гефсиманский монастырь, и тогда келейник о. Зосима отвозил его в коляске в Елеонский храм. Работы в мастерской он не оставлял. Когда не было сил дойти до мастерской, делал в своей келии поплавки для лампад.
В конце июня 2000 года о. Нектарий заболел воспалением легких. Его перевезли в монастырскую больничку. Он предузнал время своей кончины и сказал одной из сестер: «Престольный праздник (св. Марии Магдалины) будете праздновать без меня». За три дня до кончины начался отек легких. Сестры стали приходить с ним прощаться.
Утром 18 июля, накануне праздника преп. Серафима Саровского, о. Нектарий причастился Пречистых Таин. После полудня он впал в забытье, стал дышать все реже и реже; наконец, глубоко вздохнул и скончался. Было 15 часов 45 минут. Лицо его было спокойно и светло. Он словно уснул. Так, блаженной кончиной завершилась жизнь исповедника веры.
На следующий день архимандрит Нектарий был погребен на кладбище Елеонского монастыря. Похоронили его без гроба, завернутым в кусок ткани. На отпевании служил владыка архиепископ Лавр.
Примечательно, что, несмотря на сильную жару, от тела не было никакого трупного запаха. Не было и признаков трупного окоченения. Пальцы свободно сгибались в суставах. Рука оставалась теплой. Через несколько дней о. Нектарий явился во сне одной из своих духовных дочерей. Он был радостный, в светлых одеждах епископа. Он сказал ей: «Теперь я архиерей» ‒ и благословил архиерейским благословением.
[1] Из воспоминаний монахини Маргариты (2001 года) из харьковской катакомбной обители «Взыскание погибших» (не путать с иг. Маргаритой (Чеботаревой)). М. Маргарита была пострижена в рясофор прибл. В 1941-42 гг. новым священноисповедником Серафимом (Загоровским) и им же в 1943 г. ‒ в мантию. Фото м. Маргариты было помещено в «Воспоминаниях» о. Нектария («Православная Русь» № 20, 1998 г., стр. 14). ‒ «В Харькове о. Нектарий, в то время он еще был мирянином, помогал матушке о. Николая (в монашестве Серафима), когда тот еще был в лагерях и ссылке. О. Нектарий ходил на службы, которые шли мирским чином, пел, читал. Когда о. Серафим вернулся в Харьков зимой 1941-42 гг., о. Нектарий часто приходил, помогал батюшке. В то время было много сестер – инокинь, монахинь, также ходило много простых мирянок. Он держался с женщинами очень строго, никогда не позволял даже взять кого-либо за руку. Был один случай: пошел он и послушница Таисия, 16-ти лет (в монашестве Магдалина, +1998 г.) куда-то по делам. На пути им попался неширокий ручей, мостика не было, поэтому пришлось через него перепрыгивать. О. Нектарий смог, а сестра – нет, и говорит ему: «Дай мне руку, я обопрусь и перепрыгну». ‒ О. Нектарий: «Нет, ты монахиня, я не имею права к тебе прикасаться». Она его просила, а он: «Нет». И все тут! Хотя было уже холодно, ей пришлось переходить ручей, она промокла и шла дальше мокрая».
Архимандрит Константин (Зайцев) и другие сотрудники «Православной Руси»
Будучи в Братиславе и в Женеве, я исповедовался игумену Филимону (Никитину). О. Филимон прежде был иноком на Валааме, но ушел оттуда, когда там ввели новый церковный календарь. До конца своих дней о. Филимон каждую ночь вставал в два часа ночи для совершения своего келейного правила, как это было принято на Валааме.
После смерти о. Филимона я исповедовался о. Антонию (Ямщикову). Некоторое время моим духовником был также архимандрит Константин (Зайцев).
Архимандрит Константин (в миру Кирилл Зайцев) родился в Петербурге в 1888 г. Получив юридическое образование, он стал чиновником правительственных учреждений. Участвовал в Белом Движении, затем уехал в Китай, где принял священнический сан. Из Китая выехал в Америку вместе со свят. Иоанном Шанхайским. Когда в 1949 году епископ Серафим (Иванов) был направлен на епископскую кафедру, то Владыка Виталий пригласил о. Константина занять место редактора «Православной Руси». О. Константин оставался на этом посту почти до конца своих дней. Он скончался в возрасте 87 лет в 1975 году. По характеру о. Константин был сдержан, молчалив, всегда углублен в себя, любил одиночество. Каждый день совершал одинокие прогулки по монастырским дорожкам. В храме служил также весьма сосредоточенно и часто говорил проповеди. Все относились к нему с большим уважением. У него было немало духовных детей и среди иноков, и среди мирян, более же всего любили исповедоваться ему семинаристы. Вся келия его была завалена письмами от читателей из разных стран русского зарубежья, и он едва успевал отвечать на эти письма.
Архимандрит Константин (Зайцев) был человек высокообразованный, откликавшийся на все события текущей жизни. Он был резко настроен против большевиков, был сторонником самодержавной монархии, ощущал близость времен антихриста и в таком духе писал свои многочисленные статьи и передовицы, которые появлялись почти в каждом номере «Православной Руси» и в ежегодном приложении «Православный путь». Я работал под его руководством в типографии, набирая выпуски этих журналов.
Среди тогдашних сотрудников «Православной Руси» особенно выделялись И.М. Андреев и Н.Д. Тальберг.
Профессор Иван Михайлович Андреев (1894-1974 гг.) был включен в 1927 г., будучи профессором в Петербурге, в состав делегации, которая увещевала митрополита Сергия отказаться от декларации. После войны оказался в Германии, а оттуда приехал в Джорданвилль. В своих очерках он описал жизнь катакомбных христиан сталинских времен.
Профессор Николай Дмитриевич Тальберг (1886-1977 гг.) до революции окончил училище правоведения. Будучи человеком правых монархических убеждений, он стал в эмиграции церковным историком и составил «Историю Русской Церкви».
Эти духовные писатели были ревнителями Православия, непримиримыми к любым проявлениям отступления в современном мире, в том числе к экуменизму и сергианству руководства Московской Патриархии.
Они были единомышленны и сплочены духовно вокруг владыки Виталия, а после его смерти – вокруг владыки Аверкия.
Будучи высокоодаренными и разносторонне образованными, они были не только духовными писателями, но и преподавателями духовной семинарии в Джорданвилле. Так, архимандрит Константин (Зайцев) читал курсы пастырского богословия и русской литературы. Профессор И.А. Андреев, который в прошлом был врачом-психиатром, читал курс психологии, также преподавал нравственное богословие.
В «Православной Руси» в то время сотрудничали и другие способные духовные писатели: протоиерей Николай Депутатов, протопресвитер Василий Бощановский, проф. Г. Знаменский, Петр Мар, Н. Бобров и другие.
Митрополит Анастасий и свят. Иоанн Шанхайский и Сан-Францисский
Глава Русской Зарубежной Церкви митрополит Анастасий (Грибановский) часто приезжал в Джорданвилль из своей резиденции в Нью-Йорке. Несмотря на свой высокий пост и сан, митрополит Анастасий был очень прост и неприхотлив. Я возил его по территории монастыря в разбитом, облупленном форде без верха, и это нисколько его не задевало. Он мог запросто прийти на огород, сорвать огурец и тут же съесть.
Он очень любил церковное пение монастырского хора в Джорданвилле. В то время я был регентом этого хора (нотное пение я изучил еще будучи в учительской семинарии в Александрии).
Митрополит Анастасий был подлинный иерарх, человек твердых и непреклонных убеждений. Он вел строгий, аскетический образ жизни. В своем Завещании он писал: «Что касается Московской Патриархии и ее иерархов, то поскольку они находятся в тесном, деятельном и доброжелательном союзе с советской властью, открыто исповедающей свое полное безбожие и стремящейся насадить атеизм во всем русском народе, то с ними Зарубежная Церковь, храня свою чистоту, не должна иметь никакого канонического, молитвенного и даже просто бытового общения, предоставляя в то же время каждого из них окончательному суду Собора будущей свободной Русской Церкви».
Он скончался 9/22 мая 1960 года и был погребен в Джорданвилле, при Свято-Троицком храме, в крипте, рядом с алтарем и могилой известного ревнителя Православия и подвижника ‒ архиепископа Сан-Францисского.
Скажу также несколько слов о ныне прославленном святителе Иоанне Шанхайском и Сан-Францисском (хотя я и не был с ним близко знаком и редко встречал его).
Это был человек очень простой, обаятельный, доступный. Он всегда был окружен народом.
Он причащался ежедневно. К нарушениям церковного устава был нетерпим, и если кто-либо на клиросе что-либо пропускал, или не все прочли или не пропели, то Владыка заставлял прочитать снова, начиная с того места, где был допущен пропуск. Этим некоторые из духовенства были недовольны. Зато простой народ любил его, и он имел немало почитателей, которые еще при жизни считали его святым.
О Святой Земле
Я люблю Афон, но я также очень сильно привязан и к Святой Земле. Каждый раз, когда мне случалось на время уезжать из Иерусалима в Америку, меня всегда тянуло назад, как к чему-то родному, и я с нетерпением ждал момента, когда я снова вернусь в Иерусалим.
Все в Святой Земле мне близко: и Гроб Господень, и Русские Раскопки, ‒ этот дом, построенный когда-то нашими русскими людьми, принимается мной, как маленький уголок России.
Здесь, в Святой Земле, каждый камешек, каждое место напоминает события Святого Евангелия, ибо большая часть того, о чем повествуется в Евангелии, все это сохранилось таким, как это было во время земной жизни Иисуса Христа, и это утверждает нас в истинности Евангелия.
Я очень любил принимать участие в ежегодной процессии Великого Четверга, когда поздним вечером, после чтения 12 Евангелий, все монахини и паломники выходили из Русского Гефсиманского монастыря и с пением тропаря Великого Четверга: «Егда славнии ученицы», со свечами и фонарями в руках, проходили по Крестному пути. По дороге останавливались у темницы, в которой был заключен Христос, и в иных памятных местах Страстей Христовых, и читали отрывки из Евангелия, соответствующие этим событиям. Шествие заканчивалось на Русских Раскопках, у порога Судных Врат, через которые Христос некогда прошел на Голгофу, и здесь снова читали Евангелие, и начальник Русской Духовной Миссии произносил слово о событиях Великого Четверга.
Я также всегда присоединялся к торжественной процессии, которая ежегодно устраивалась греками перед праздником Успения Пресвятой Богоматери, когда с пением духовных гимнов переносили изображение Успения Пресвятой Богородицы из греческого подворья, что напротив Гроба Господня, в Гефсиманский греческий храм, в котором находится гробница (эта икона, кстати, подарена грекам русскими). В шествии участвовало много монахов и монахинь, иереев, местных христиан и паломников из разных стран.
Также я очень любил выезжать на Фавор в праздник Преображения Господня. В этот день ежегодно выходил (и сейчас выходит) из русских монастырей автобус с монахинями и богомольцами, и я всегда подымался пешком (ибо тогда я был еще полон сил), и притом напрямик, а не по окружной дороге, на вершину Фавора, где мы служили молебен.
На третий день праздника Святой Троицы издавна было непременным правилом посещать наш русский монастырь у Мамврийского Дуба в Хевроне, где при большом стечении народа ‒ русских, греков и православных арабов, я служил возле Дуба на открытом воздухе торжественную литургию.
Также в Лазареву Субботу в Вифании, в нашей школе, в храмовый праздник служили торжественную литургию, а затем посещали пещеру воскресшего Лазаря, где читалось Евангелие.
Еще ходили ежегодно на Фару в день преподобного Харитона и посещали его пещеру на высокой скале. Мы приносили с собой лестницу для того, чтобы взобраться в эту пещеру, и там служили бдение и литургию.
В первый день Рождества Христова все русские монахини ездили в Вифлеем и поклонялись святыням Вертепа и Поля Пастушков, и там служили молебны. На Рождество и на Пасху мы всегда посещали Иерусалимского патриарха, поздравляли его с праздником, и нам в Греческой Патриархии устраивали торжественный прием.
А в день Богоявления ездили на Иордан к месту, где был крещен Иисус Христос; позднее, когда из-за военного положения доступ к Иордану в этом месте (вблизи Иерихона) был закрыт, мы стали ездить на Иордан в Галилею, и там освящали воду, и кто желал, погружался в воды Иордана.
Так размеренно ‒ от одного великого праздника к другому ‒ протекает жизнь русских монастырей Святой Земли. Разумеется, между этими праздниками есть и будни, но и будни в Святой Земле совсем особые, ибо почти ежедневно в русские монастыри приезжают паломники со всех концов мира ‒ группами и в одиночку ‒ и мы, насельники Святой Земли, обязаны уделить им внимание, рассказать о Святых Местах и показать эти святыни, места, связанные с праздниками Рождества Христова, Преображения Господня, Вознесения Господня и иными великими евангельскими событиями.
И потому, по сути дела, жизнь иноков в Святой Земле постоянно окрашена празднично.
В нынешнем 1974 году — 4/17 июля, исполняется уже 56 лет со дня зверского убиения ночью в подвале Ипатьевского дома в Екатеринбурге Российской Царственной Семьи, вместе с преданными Ей до гроба, верными своему долгу и совести людьми, пожелавшими добровольно разделить Ее участь.
Страшное злодеяние, почти безпримерное в истории, по своей крайней несправедливости и лютой жестокости!
Но где коренные причины его?
Хотя задумано оно было и совершено не русскими людьми, а врагами Христа-Спасителя и ненавистниками православного русского народа, однако, и весь русский народ несет страшную ответственность за это жуткое преступление, поскольку русские люди безумно поддались клеветническим наветам и злобной душерастлевающей пропаганде исконных врагов своего Господа и Спасителя, и не приняли достаточно-решительных мер противодействия тому злу, которое так стремительно стало разливаться по всей русской земле.
То, что произошло в России, ведет свое начало еще от предисторических времен, когда один из высших Ангелов, проникшись высоким о себе мнением и залюбовавшись тщеславно собственными своими достоинствами, нагло возстал против Творца своего Бога и увлек за собой к бунту против Бога, как говорит предание, целую треть ангельского мiра. Кончилось это для него весьма плохо: из высшего творения Божия, прекрасного Денницы, он стал отвратительным сеятелем зла — Сатаною, а приспешники его — злыми бесами.
Сатана, другое имя которого Диавол, что значит "клеветник", следуя неудержимому с тех пор влечению своей низменной падшей природы, подстрекнул к бунту против Бога и первозданных людей, оклеветал пред ними Бога, как якобы их недоброжелателя, опасающегося, чтобы они вкусив плодов от дерева, которое среди рая, не стали сами "как боги, знающие добро и зло" (Быт. 3, 1-6).
Мы знаем, как эта клевета диавола побудила первых людей нарушить заповедь Божию, исказила порчей греха их природу, созданную по образу Божию, повлекла за собой изгнание их из рая и затем способствовала широкому разлитию зла по земле, начиная с первого убийцы Каина, в злобном ожесточении поднявшего руку на своего брата Авеля.
Греховная порча, посеянная клеветником-диаволом, отравила весь человеческий род, отошедший в большинстве от своего благостного Творца-Бога и погрузившийся в мрачную бездну всевозможных зол, бед и несчастий, вплоть до общего для всех людей конца — смерти, которая явилась"возмездием за грех" (Римл. 6, 23) и которой с тех пор никто не мог избежать.
Потребовалась Страшная Кровавая Жертва, Которую принес на кресте Сам Вочеловечившийся Сын Божий, чтобы искупить человечество от греха, проклятия и смерти. Но и после этого все еще оставались на земле люди, которые продолжали, в ожесточении своем сеять на земле диавольскую клевету и злобу, поскольку ослепленные отцом своим диаволом не пожелали уверовать во Христа-Спасителя и принять всем сердцем принесенный Им на землю Евангельский Божественный Закон любви к Богу и ближним.
Вот, где первоисточник всех тех ужасов, которые произошли на нашей Русской Земле, как предостерегали и предупреждали об этом святитель Феофан Вышенский, св. праведный Иоанн Кронштадтский и многие другие духоносные мужи и служители нашей Св. Церкви.
Исконный бунтовщик против Бога диавол продолжает и дальше подстрекать на бунт против всякой законной власти, которая "от Бога" (Римл. 13, 1-2), пользуясь, как орудием, клеветой, всех поддавшихся его влиянию и обольщению.
"Клевещите, клевещите — все, что-нибудь останется", так гласила старинная французская поговорка. Вот, так и диавол чрез своих приспешников постоянно сеет клевету, в разсчете, что всегда найдутся люди, которые поверят клевете, мир среди людей будет нарушен, и начнется вражда и смута, что ему только и нужно.
Так была оклеветана прислужниками диавола и их безумными последователями Царская Семья в России, что и привело Ее к такому трагическому концу в ночь на 4/17 июля 1918 года.
Так были оклеветаны и преданы смерти многие и многие тысячи и даже миллионы лучших русских людей, особенно ненавистных диаволу.
Так были оклеветаны и зверски замучены десятки Епископов и тысячи священнослужителей Российской Православной Церкви, начиная с первомученика Ее Митрополита Владимира. И что самое ужасное, как показывают факты, что диавольской клевете и происходящей от нее злобе способны поддаваться даже те, от которых это совсем трудно было бы ожидать. Служители диавола искусной клеветой сумели распропагандировать даже низших священнослужителей и монахов, подстрекнув их к бунту против своего начальства — законной Богопоставленной власти. Так, обыкновенно принято считать, что Киевский Митрополит Владимир пал жертвой большевиков. Но разследование показало, что большевики, как таковые, в этом злодеянии, собственно говоря, даже не принимали никакого участия. Убили Митрополита распропагандированные большевиками бандиты, приглашенные для этой гнусной злодейской цели некоторыми монахами Киево-Печерской Лавры, тоже поддавшимися большевицкой пропаганде и злобно-клеветавшими на своего Архипастыря, будто он "обирает" Лавру, которая получает большие доходы от богомольцев. А дело все было в том, что каждый Архиерей в России, как это издавна было установлено Церковью, на полном законном основании, получал от каждого монастыря своей епархии известную часть доходов на свое содержание и представительство. Но злобным завистникам, распропагандированным к тому же безбожниками, это, конечно, не нравилось, и результатом этой бесовской зависти и клеветы явилось это зверское убийство 25 января 1918 года, которое положило начало кровавому истреблению других Епископов и священников и многих миллионов лучших русских людей, особенно ненавистных безбожникам-большевикам, вплоть до самой кристально-чистой, благороднейшей Царской Семьи, Глава Которой был виновен только в том, что Он был Помазанником Божиим и являл Собою законную Богопоставленную Власть в России, "сдерживавшую", по выражению святителя Феофана, "безчинное шатание безбожников".
Глубокой ошибкой было бы считать, что это злодейское убиение Митрополита Владимира, положившее собою начало массовым убийствам на Русской Земле вплоть до нашей Царской Семьи, кладет какую-то тень на монашество вообще, как это хотят представить безбожники. Разве падение Денницы и с ним целой трети ангелов, ставших злыми басами, может хоть сколько-нибудь опорочить и омрачить светлый лик ангелов, оставшихся верными Богу?
Конечно нет!
Точно так и зловещая личность Иуды-предателя не бросает никакой тени на остальных апостолов Христовых и не порочит их. К тому же огромное количество монахов стало у нас мучениками за Христа, сохраняя верность св. Церкви и ее вождям духовным.
Но вышеприведенный нами факт лишь показывает, как опасно поддаваться злобно-враждебной лживой пропаганде и к какому страшному злодеянию может привести "стадное чувство", не просветленное благоразумием. Ведь и самое распятие Христово есть результат "стадного чувства" иудеев, неистово требовавших смерти Того, Кому они совсем недавно кричали "Осанна!"
И до тех пор, пока русские люди будут слушать внушения врага Божия и клеветника-диавола, поддаваясь клеветническим наветам и наговорам его верных служителей и приспешников, безплодно надеяться на спасение России и возрождение ее к новой свободной жизни. Надо понять, что клевета может только все, даже самое хорошее, разрушать, но ничего не способна созидать! И что всякий бунт против законной, Богом установленной власти есть дело диавольское. Пора всем нам, хотя бы через полстолетия после таких страшных, обрушившихся на нас бедствий, понять это!
Хорошее Сvнодальное Послание. Умиротворяющее. Миссия Церкви – нести мир міру. Заботиться о духовном спасении пасомых. Нести и исповедовать правду. Быть гарантом справедливости и сплочённости паствы. На церковном языке имеется понятие соборности, благодаря которой каждый верный – полноправный член Церкви, в которой есть своя иерархическая структура, но где нет вассалов и сюзеренов-повелителей, чьих слово непререкаемо. Говорим это не для того, чтобы вводить какой-то дух демократии, и ещё менее разогревать полемику, а потому что всем известно, что ещё пару неделей назад в Церкви были волнения, слышались жалобы, несогласия, в частности с принятыми решениями на предыдущем Архиерейском Сvноде, а судя по Протоколам и по Посланию будто всё сейчас в порядке. Если на самом деле так – то слава Богу. Но поскольку ни в Послании, ни в Протоколах нет даже намёка на обсуждение поднятых вопросов, то невольно в голову приходит мысль – не замели ли пыль под ковёр … Этим мы ничуть не намерены вносить новые волнения, совсем наоборот, ибо всем известно, что нарыв необходимо вскрыть, если хочешь вылечить организм. Заглушить проблему – лучший способ для того, чтобы она вновь, и с ещё большей силой, вернулась. Это как в семейных отношениях – открытый разговор, никак не замкнутость.
Дорогие братья и сестры! Если мы взглянем на большое поле поделённое на участки между людьми. То увидим, что поле представляет собой частью: землю необработанную, заросшую сорными травами, частью каменистую или утоптанную для дороги, а также хорошо обработанную на которой бывает самый лучший урожай. Смотря на это поле мы естестственно понимаем, что состояние земли на этом поле зависит от произволения, старания и труда владельцев земельных наделов. Картина всем нам знакомая. Вот и сегодняшнее чтение Евангелия о Сеятеле семени, которое упало на разную почву. Напоминает, в образе причты, о земле нашего сердца и ставит перед каждым из нас вопрос. В каком состоянии моё сердце? Ведь Христос постоянно сеет на почву нашего сердца семена евангельских истин веры, даёт благодатную силу для произрастания этих духовных семян в нашем сердце. Потому не без нашего произволения, старания и труда зависит возможность спасительных плодов.
" Сердце – начало и корень всех наших деяний. Что ни делаем внутри и вне нас, делаем сердцем – или добро, или зло. Сердцем веруем или не веруем; сердцем любим или ненавидим; сердцем смиряемся или гордимся; сердцем терпим или ропщем, сердцем прощаем или озлобляемся; сердцем примиряемся или враждуем, сердцем обращаемся к Богу или отвращаемся от Него; сердцем приближаемся, приходим к Богу или отходим и удаляемся... Следовательно, чего на сердце нет, того нет вообще. Вера – не вера, любовь – не любовь, если их нет в сердце, это одно лицемерие; смирение – не смирение, но притворство, когда не в сердце; дружба – не дружба, но горшая вражда, когда только вовне проявляется, а в сердце не имеет места. Поэтому Бог требует нашего сердца: "Сын мой! Отдай сердце твое мне" (Притч. 23, 26), поучает нас Святитель Тихон Задонский. А Святитель Игнатий Брянчанинов, как и прочие святые отцы, нас предупреждает: "Как земля по причине поразившего ее проклятия не перестает сама собой производить волчцы и терния из поврежденного естества своего, так и сердце, отравленное грехом, не перестает рождать из себя, из своего поврежденного естества, греховные ощущения и помышления". Поэтому не удивительно, что земля нашего сердца постоянно порождает "волчцы и терние". Но удивительно то, что мы скорее всего, не до понимаем всю нужность нашего труда над очищением собственного сердечного поля. Потому совершенно сознательно и безответственно не беспокоимся, ленимся - препятствуем благодати Божьей очищать и исцелять наше сердце. При этом ждём спасительных плодов в нашей духовной жизни, без соработничества с Божьей благодатью. Поэтому давайте взбодримся и прислушаемся к опытному совету Святителя Феофана Затворника. В силу того что некоторые, оправдываясь, часто задаются вопросом. А как практически очищать землю сердца своего? "Слушай, сын мой, и будь мудр, и направляй сердце твое на прямой путь" (Притч. 23, 19). Из сердца непрестанно исходят помышления - иногда добрые, а больше злые. Злым совсем не нужно следовать. Но и добрые не всегда должно исполнять: бывает, что и добрые сами по себе помышления неуместны на деле по обстоятельствам. Вот почему и предписывается внимать себе, смотреть за всем исходящим из сердца – и злое отвергать, и доброе обсуждать, и исполнять только то, что окажется истинно добрым. (т.е в свете заповедей Божьих . коментар. от составителя проповеди)... Стало быть, умно-сердечно сочетайся со Христом – и будет внутри тебя все исправно".
“В день открытия мощей преподобного Серафима Саровского, — рассказывает о себе архимандрит Кронид, — я, придя от ранней литургии из церкви в честь Смоленской иконы Божией Матери, присел на диван и в скорби от обуреваемых помыслов забылся в полудреме. И дальше не могу даже отдать себе отчета, в полусне это было или наяву, только вижу, как от входной двери моей келии подходит ко мне преподобный Серафим. Я упал перед ним на колени и в плаче и рыдании стал просить его, говоря: “Помоги мне, угодник Божий, в муках от помыслов.” И слышу в ответ его ласковый, отеческий голос: “Веруй несомненно в Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, пришедшего в мир спасти страждущих. Читай Святое Евангелие ежедневно, будь кроток и смирен и обрящешь покой душе своей.” Придя в себя после этих слов утешения, я ощутил великую радость. После того явления не скажу, чтобы совсем помыслы исчезли, но я стал крепче в борьбе с ними и смущался от них уже не так сильно, как прежде.” (Троицкие листки с луга духовного. С. 80).
Итак братья и сёстры! Мы должны осознать, что работа на ниве нашего сердца - это наш основной христианский труд, который именуется у святых отцов, бодрствованием и трезвением над собою. И без этого богоугодного делания, которое совершается только вместе с молитвой, невозвожно достигнуть благодатных даров очищения, исцеления, освящения и единения с Богом. Не будем унывать, дорогие, а с радостью будем обучаться этому духовному труду, помня, что: "Царство Небесное силою берётся, и употребляющие усилие восхищают его". (Мф. 11:12). Аминь.
Группа «Мастерской церковной иконографии" из Оропосско-Филийской Митрополии отправилась в Чехию в октябре этого года для участия в двух семинарах, в качестве представителей ИПЦ Греции в Центральной Европе.
Иеромонах Иосиф, Начальник Оптинского скита
19 октября/1 ноября 2015 г.,
Миссиофобия,русофобия, равнодушие к Вере и Отечеству
Человек, находящийся в состоянии внутреннего раскола, есть несчастный человек. Он остается несчастным и тогда, если ему в жизни везет, если ему все удается и каждое желание его исполняется. То, что ему удается, не радует его и не дает ему удовлетворения, ибо одна часть его существа не участвует в этом удовлетворении. Исполнение его желаний тоже не дает ему радости, потому что он и в самом желании своем остается расколотым и не способным к цельной радости. Никакое внешнее счастье не делает его счастливым, потому что он внутренне несчастлив от своего распада. Никакой жизненный успех не дарует ему ни наслаждения, ни успокоения. У него не хватает внутреннего органа для того, чтобы быть счастливым. Этот внутренний орган называется гармонией, согласованной тотальностью (т. е. целокупностью) влечений и способностей, единением инстинкта и духа, согласием между верой и знанием.
22 октября/4 ноября, в день Казанской иконы Божией Матери, Православная Церковь отмечала и память св. равноапостольного Аверкия Иерапольского. Этот день также является днем Ангела почившего в 1976 году Архиепископа Аверкия (Таушева), замечательного иерарха Русской Зарубежной Церкви, который являлся ректором Джорданвилльской Свято-Троицкой семинарии в Нью-Йорке с 1952 по 1976 гг.
Священномученик протоиерей Алексий Ставровский родился в 1834 году в Санкт-Петербургской губернии в семье священника. Образование он получал сначала в Александро-Невском духовном училище, затем в Санкт-Петербургской Духовной семинарии, и как первый ученик был направлен на учебу Санкт-Петербургской Духовной Академии, которую он закончил в 1861 году за казенный счёт, со званием кандидата богословия. В этом звании он пошел преподавать географию в Александро-Невском училище.
... Мнительному и подозрительному человеку все что-то кажется, чего даже и в помине нет. Он никогда не может быть спокойным, душа его постоянно терзается сомнениями, подозрениями, всякаго рода предположениями, выводами и умозаключениями, лишенными нередко всякой тени правдоподобия, но причиняющими ему страшные душевные муки и могущими привести его в состояние неистовства. Такой мнительный и подозрительный человек несносен для самого себя, а окружающим он часто создает истинный ад кромешный.
В ограде верных
25 октября/ 7 ноября 2015 г.
«Чаю воскресения мертвых, и жизни будущаго века» (Никейский Символ Веры).
Из книги «Воспоминания. Архимандрит Нектарий (Чернобыль)»
В нынешнем 1974 году — 4/17 июля, исполняется уже 56 лет со дня зверского убиения ночью в подвале Ипатьевского дома в Екатеринбурге Российской Царственной Семьи, вместе с преданными Ей до гроба, верными своему долгу и совести людьми, пожелавшими добровольно разделить Ее участь.
Проповедь в Неделю 22-ю по Пятидесятнице.