(RSS)
Сегодня в 12:40 в Москве после тяжелой болезни отошла ко Господу верная наша прихожанка матушка
Любовь
Леоничева-Таганова
Святынями из Киево-Печерской лавры Московский Патриархат снабдит храмы РПЦ на территории Южной Осетии — оторванной Россией от Грузии в 2008 году республики, которая не имеет официального международного признания, сообщает "Религия в Украине" со ссылкой на ОСИнформ.
Пути этого превращения различны и многообразны, и не все дороги заслуживают особого описания. Трагедия голода, безработицы и отчаяния; трагикомедия паники, безволия и безличности; комедия глупости, хитрости и невежества — понятны. Но есть и сущие превращения. Есть искренние превращения: человек тоскует по родине, а родина для него не дух, не честь, не культура, не самостоятельное и свободное цветение народной души и даже не ранг народа в мировой истории. Родина для него — это стихия национального языка (хочу говорить по-русски!); ширь ландшафта (мне здесь тесно и душно, хочу наших равнин и лесов!); острота климата (морозы, снега, весенний ветер, грозы, ливни, бури!) и аромат быта (выветрившийся в советчине!).
Дом общей площадью 545 кв м расположен на участке площадью 0,1 га.
9 июля в Нью-Йорке на 89 году жизни скончалась княгиня Ирина Сергеевна Багратион-Мухранская, урождённая графиня Чернышёва-Безобразова – вдова князя Теймураза Константиновича Багратион-Мухранского (1912-1992), невестка княгини Татьяны Константиновны (1890-1979).
Почему люди уходят из Церкви? Чтобы ответить на этот вопрос, сперва нужно понять, для чего люди в Церковь приходят, что ищут и ждут – считает Сергей Худиев
Сегодня христиане по всему миру сталкиваются с ростом масштабов преследований, которые подогреваются в основном исламским экстремизмом и действиями репрессивных правительств. Это в свою очередь заставило Папу Римского предупредить о некой «форме геноцида», а активистов — заговорить о «религиозно-этнических чистках».
Архиепископ Аверкий (Таушев)
Описываемое в начале Евангелия от Иоанна изгнание торгующих из храма отличается от подобного же события, о котором повествуют три первые Евангелиста. Первое изгнание произошло в начале общественного служения Господа, а последнее (поскольку, на самом деле, их могло быть и несколько) в самом конце Его общественного служения, перед четвертой Пасхой.
Из Капернаума, как видно дальше, Господь в сопровождении Своих учеников пошел в Иерусалим, но уже не просто по обязанности перед законом, а чтобы творить волю Пославшего Его, чтобы продолжать начатое в Галилее дело Мессианского служения. На празднике Пасхи в Иерусалиме собиралось до двух миллионов евреев, которые были обязаны заклать пасхальных агнцев и принести в храм жертвы Богу. По свидетельству Иосифа Флавия, в 63-м году по Р.Х. в день еврейской Пасхи было отдано на заклание священниками 256 500 пасхальных агнцев, не считая мелкого скота и птиц. С целью наибольшего удобства продажи всего этого множества животных, евреи превратили так называемый «двор язычников» в базарную площадь: согнали туда жертвенный скот, поставили клетки с птицами, устроили лавки для продажи всего необходимого при жертвоприношениях и открыли разменные кассы. В обращении в то время были римские монеты, а закон требовал, чтобы подати в храм уплачивались еврейскими циклями. Приходившим на Пасху евреям приходилось менять свои деньги, и размен этот приносил большой доход меновщикам. Стремясь к наживе, евреи торговали в храмовом дворе и другими предметами, не имевшими никакого отношения к жертвоприношению, например, волами. Сами первосвященники занимались разведением голубей для продажи их по высоким ценам.
Господь, сделав бич из веревок, которыми, вероятно, привязывали животных, выгнал из храма овец и волов, рассыпал деньги меновщиков, столы их опрокинул, и, подойдя к продавцам голубей, сказал: «Возьмите это отсюда, и дома Отца Моего не делайте домом торговли». Таким образом, называя Бога Своим Отцом, Иисус впервые всенародно объявил Себя Сыном Божьим. Никто не осмелился сопротивляться Божественной власти, с которой Он творил это, так как, очевидно, свидетельство Иоанна о Нем, как о Мессии, уже дошло до Иерусалима, да, видно, и совесть у продавцов заговорила. Только когда дошел Он до голубей, затронув тем самым интересы самих первосвященников, Ему заметили: «Каким знамением докажешь Ты нам, что имеешь власть так поступать?» На это Господь ответил: «Разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его». Причем, как поясняет далее Евангелист, Христос имел в виду «храм Тела Своего», то есть этим Он хотел сказать иудеям: Вы просите знамения, — оно будет дано вам, но не теперь: когда вы разрушите храм Тела Моего, Я в три дня воздвигну его, и это послужит вам знамением той власти, которой Я творю это.
Первосвященники не поняли, что этими словами Иисус предсказал Свою смерть, разрушение тела Своего и Свое воскресение из мертвых на третий день. Они поняли Его слова буквально, отнеся их к Иерусалимскому храму, и старались восстановить против Него народ.
Между тем греческий глагол «эгэро», переведенный славянским «воздвигну», означает собственно «разбужу», и этот глагол никак нельзя отнести к разрушению здания, он гораздо больше подходит к понятию тела, погруженного в сон. Естественно, Господь говорил о Своем Теле как о храме, ибо в нем вместилось Его Божество; и находясь в храме-здании, Господу Иисусу Христу особенно естественно было говорить о Своем Теле, как о храме. И каждый раз, когда фарисеи требовали от Господа какого-нибудь знамения, Он отвечал, что не будет им никакого другого знамения кроме того, которое Он называл знамением Ионы-пророка — восстания после трехдневного погребения. В виду этого, слова Господа, обращенные к иудеям, можно понимать так: не довольно ли с вас осквернять рукотворный дом Отца Моего, делая его домом торговли? Ваша злоба ведет вас к тому, чтобы распять и умертвить тело Мое; совершите же это, и тогда вы увидите такое знамение, которое поразит ужасом всех врагов моих, — умерщвленное и погребенное тело Мое воздвигну Я в три дня.
Иудеи, однако, ухватились за внешний смысл слов Христа и попытались сделать их нелепыми и неисполнимыми. Они указывали на то, что храм этот, гордость иудеев, строился 46 лет, и как же можно восстановить его в три дня? Речь здесь идет о возобновлении строительства храма Иродом. Строительство храма, было начато в 734-м году от основания Рима, то есть за 15 лет до Рождества Христова, а 46-й год приходится на 780-й год от о. Р., то есть на год первой евангельской Пасхи. Даже сами ученики Господа поняли смысл слов Его лишь тогда, когда Господь воскрес из мертвых и «отверз им ум к разумению писания».
Далее Евангелист говорит, что в продолжении праздника Пасхи Господь творил чудеса, видя которые, многие уверовали в Него, но «Сам Иисус не вверял Себя им», то есть не полагался на них, на их веру, поскольку вера, основанная на одних чудесах, не согретая любовью к Христу, не может считаться прочной. Господь «знал всех» как всемогущий Бог, «знал, что в человеке» — что сокрыто в глубине души каждого, а потому не доверял словам тех, кто, видя Его чудо, исповедовал Ему свою веру.
Во имя Отца и Сына и Святаго Духа !
«Среди лета запоют Пасху», — сказано было некогда в Сарове. Прошло 70 лет после смерти того, кем эти слова были произнесены, и 19 июля 1903 года вся Русь огласилась хвалебными песнями, прославляющими Бога и Его угодника. Действительно, вся Русь ликовала тогда, как в День Святой Пасхи, даже больше.
Наступили потом страшные дни для России, но не умерла и не ослабла память о преподобном Серафиме. Так же притекают к нему русские люди, прославляют его и на терзаемой Родине, и во всех концах мира, где они рассеяны. С жизнью преподобного Серафима начинают знакомиться и другие народы; его жизнеописание переводится на разные языки, вызывая не только восхищение, но и стремление многих применить в своей жизни уроки, даваемые нам жизнью преподобного Серафима. Так, несмотря на все перемены, происходящие в мире, память преподобного Серафима не только не меркнет, но остается светильником, все ярче светящим человечеству.
Подобное было и в дни его земной жизни. Рушились города, восстанавливались царства, с 12 народами шел в Россию, а потомс позором покинул ее Наполеон, горела и опять восстала из пепла Москва, устраивали восстание и были судимы декабристы, а преподобного Серафима как бы и не касались эти события.
Он весь был занят достижением «единаго на потребу», работал над «своим духовным возрастанием». «Эгоист, замкнутый в себе», «невежда, не интересующийся ничем, кроме того, что лично его касается» — так сказали бы про него многие мыслители, не желающие видеть и малейшей пользы в подвигах самоусовершенствования. Но вот умирает инок Серафим. Казалось бы, совсем теперь должен изгладиться из людской памяти облик этого старца, так упорно убегавшего от мира. Но начинается целое паломничество к его гробу, во всех концах России прибегающие к нему получают помощь, утешение и назидание, а почитание его начинает распространяться и среди других народов.
В чем же сила преподобного Серафима? В чем его подвиг? Он стремился к осуществлению заповеди Христовой: Будите убо вы совершени, якоже Отец ваш Небесный совершен есть (Мф 5, 48); он трудился над тем, чтобы восстановить в себе первозданный образ человека, испорченный впоследствии грехом.
Преподобный Серафим достиг своей цели: он победил грех и стал преподобным, сделался воистину подобием Божиим. Мы не можем видеть невидимого Бога. Но Господь нам дает видеть Себя в Своих подобиях, в Своих угодниках. И вот одним из таких подобий стал преподобный Серафим. В нем мы видим восстановленную человеческую природу, освобожденную от рабства греху. Он есть воплощенное олицетворение победы вечного над преходящим, святости над грехом, добра над злом.
Преподобный Серафим всех призывает своим примером следовать по пути, указанному Христом. Он зовет бороться с грехом и своими недостатками, сам являясь маяком и светильником для всех ищущих спасения. Преподобный Серафим призывает искать высшего блага, плода духовного, о котором апостол Павел сказал:Плод же духовный есть любы, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание. Но для сего нужно распять плоть со страстьми и похотьми (Гал 5, 22–24).
Тяжел путь к Небесному Царству, ибо грех овладел человеческой природой и испортил ее. Имеет каждый из нас грехи личные. Есть и грехи общественные, в которых грешен весь народ. Так, весь русский народ грешен в том, что оставил благочестивую жизнь и обычаи своих предков, начал принимать и искать чуждое ему, неправославное, что верил клеветам, распространяемым про помазанника Божия, и позволил сначала сорвать венец, а потом погубить со всей семьей своего благочестивого царя, первым припавшего к прославленным мощам преподобного Серафима. Преподобный Серафим зовет всех к покаянию и к исправлению жизни, и личной и общественной. Хоть и тяжел этот путь, но угодник Божий поможет идти им. Преподобный Серафим — маяк и светильник на этом пути; он же и помощник. Молитвами преподобного Твоего, отца нашего Серафима, Господи, даруй покаяние и победу над грехом нам, грешным, и введи нас в Твое Небесное Царство. Аминь.
Сербия, 1928 г.
Среда 29 июля 2015 г.
Провозглашенная М. Горбачёвым «гласность» вернула Зое Александровне Крахмальниковой свободу. Но для этой русской православной женщины, смиренной подвижницы и кроткой исповедницы, свобода имеет единственный смысл, единственную цель,— проповедывать Слово Божие, которое огнём горит в её сердце, не может вместиться в её душе и рвётся наружу.
Сборник составлен отцами Платинскими Германом (Подмошенским) и Серафимом (Роузом) по трудам и воспоминаниям профессора Ивана Михайловича Андреева, архиепископа Чилийского Леонтия (Филипповича), протопресвитера Михаила Польского и княгини Натальи Владимировны Урусовой.
Сделать из попа советского человека,
рукополагать в сан только советских людей
Пребывание Курско-Коренной иконы Божией Матери на Лазурном берегу
Вячеслав Иванович Марченко
"Трудящемуся Бог посылает милость, а любящему утешение".
Оптинский старец Амвросий
Летом 1929 года на Соловки, в концлагерь, прибыл этап монахинь, около тридцати человек.
По некоторым данным можно было предполагать, что большинство прибывших были шамординские монахини – матушки из Шамординского женского монастыря, находившегося вблизи знаменитой Оптиной пустыни.
Эти монахини не были помещены в общий женский корпус, а содержались отдельно. Когда их стали проверять и опрашивать для составления на них формуляра, они отказались дать о себе так называемые "установочные данные", то есть ответить на вопросы о фамилии, имени, отчестве, годе и месте рождения, образовании, профессии, судимости, о статье, сроке наказания и тому подобное.
На вопросы о фамилии они отвечали лишь свои имена: "Мать Мария, мать Анастасия, мать Евгения" и так далее. На остальные вопросы они не отвечали вовсе. После криков и угроз их стали избавить, но тогда они совершенно замолчали и перестали даже называть свои имена.
Их посадили в карцер, мучили голодом, жаждой, лишением сна, даже побоями с членовредительством, то есть применяли к ним почти все способы "воздействия", но они оставались непреклонными и даже посмели отказаться от всякого принудительного труда.
Через некоторое время меня, заключенного врача, вместе с профессором доктором Жижиленко (который был сослан в Соловки за то, что, будучи главным врачом Таганской тюрьмы в Москве, тайно принял монашество и стал епископом) вызвали к начальнику санчасти, где находился и начальник всего лагеря, и конфиденциально просили нас произвести медицинское освидетельствование этих монахинь, намекнув, что, по возможности, желательно признать их нетрудоспособными, чтобы иметь официальные основания освободить их от принудительного тяжелого физического труда, которого они не хотели выполнять.
Первый раз в истории Соловецкого концлагеря его администрация находилась в таком затруднительном положении. Обычно с отказавшимися от тяжелых работ (большей частью это случалось с уголовными преступниками) поступали резко и жестоко: после сильного избиения их отправляли на штрафной остров Анзер, откуда обратно никто живым не возвращался.
Почему монахинь-бунтовщиц не отправляли ни на Анзер, ни на Секирку – было непонятно.
После ухода начальника лагеря, мы, врачи, задали об этом вопрос начальнику санчасти, и он объяснил нам, что с монахинями "дело сложное", ибо их молчаливый и сдержанный протест совершенно не похож на протест, который иногда позволяли себе уголовные преступники. Последние обыкновенно устраивали скандал, кричали, хулиганили. А эти – молчаливые, простые, смиренные и необыкновенно кроткие. Ни одного крика, ни одного слова жалобы.
"Они фанатичные мученицы, словно ищущие страданий, – рассказывал начальник санчасти, – это какие-то психопатки-мазохистки. Но их становится невыносимо жалко… Я не смог видеть их смирения и кротости, с какими они переносят "воздействия". Да и не я один... Владимир Егорович (начальник лагеря) тоже не смог этого перенести. Он даже поссорился с начальником ИСО (информационно-следственный отдел)... И вот он хочет как-нибудь смягчить и уладить это дело. Если вы их признаете негодными к физическому труду – они будут оставлены в покое".
"Я прошу меня освободить от этой комиссии, – сказал профессор Жижиленко. – Я сам монах и женщин, да еще монахинь, осматривать не хотел бы..."
Профессор Жижиленко от этой комиссии был освобожден, и я один отправился свидетельствовать этих монахинь.
Когда я вошел в барак, где они были собраны, увидел чрезвычайно степенных женщин, спокойных и выдержанных, в старых, изношенных, заплатанных, но чистых черных монашеских одеяниях.
Их было около тридцати человек. Все они были похожи одна на другую и по возрасту всем можно было дать то, что называется "вечные 30 лет", хотя, несомненно, здесь были и моложе, и старше. Все они были словно на подбор, красивые русские женщины, с умеренной грациозной полнотой, крепко и гармонично сложенные, чистые и здоровые, подобно белым грибам-боровикам, не тронутым никакой червоточиной. Во всех лицах их было нечто от выражения лика скорбящей Богоматери, и эта скорбь была такой возвышенной, такой сдержанной и как бы стыдливой, что совершенно невольно вспомнились стихи Тютчева об осенних страданиях бесстрастной природы, сравниваемых со страданиями глубоко возвышенных человеческих душ.
"Ущерб, изнеможенье, и на всем
Та кроткая улыбка увяданья,
Что в существе разумном мы зовем
Возвышенной стыдливостью страданья"...
Вот передо мной и были эти "разумные существа" с "возвышенной стыдливостью страданья".
Это были русские, именно лучшие русские женщины, про которых поэт Некрасов сказал:
"Коня на скаку остановит,
В горящую избу войдет".
И которых он же определял, как
"все выносящего русского племени"
"многострадальную мать".
Эти монахини были прекрасны. Ими нельзя было не любоваться. В них было и все очарование нерастраченной "вечной женственности", и вся прелесть неизжитого материнства, и в то же время нечто от эстетического совершенства холодного мрамора Венеры Милосской и, главное, удивительная гармония и чистота духа, возвышающего их телесный облик до красоты духовной, которая не может вызывать иных чувств, кроме глубокого умиления и благоговения.
"Чтобы не смущать их я уж лучше уйду, доктор", – сказал встретивший меня начальник командировки, который должен был присутствовать в качестве председателя медицинской комиссии. Очевидно, и чекистской души как-то коснулось веяние скромности и целомудрия, исходивших от этих монахинь. Я остался с ними один.
"Здравствуйте, матушки", – низко поклонился я им. Они молча отвечали мне глубоким поясным поклоном.
"Я – врач. Я прислан освидетельствовать вас..."
"Мы здоровы, нас не надо свидетельствовать", – перебили меня несколько голосов.
"Я верующий, православный христианин и сижу здесь по церковному делу".
"Слава Богу", – ответили мне опять несколько голосов.
"Мне понятно ваше смущение, – продолжал я, – но я не буду вас осматривать... Вы мне только скажите, на что вы жалуетесь, и я определю вам категорию трудоспособности..."
– "Мы ни на что не жалуемся. Мы здоровы".
– "Но ведь без определения категории трудоспособности вас могут послать на необычайно тяжелые физические работы..."
– "Мы все равно работать не будем, ни на тяжелых, ни на легких работах".
– "Почему?" – Удивился я.
– "Потому что на антихристову власть мы работать не будем..."
– "Что вы говорите, – заволновался я, – ведь здесь на Соловках имеется много епископов и священников, сосланных сюда за исповедничество, они все работают, кто как может. Вот, например, епископ Виктор Вятский работает счетоводом на канатфабрике, а в "Рыбзверпроме" работает много священников. Они плетут сети... Ведь это апостольское занятие. По пятницам они работают целые сутки, день и ночь, чтобы выполнить задание сверхсрочно и тем освободить себе время для молитвы – вечер в субботу и утром в воскресенье..."
– "Мы не осуждаем их. Мы никого не осуждаем". – Степенно ответила одна из монахинь постарше, "Но мы работать по принуждению антихристовой власти не будем".
– "Ну тогда я без осмотра напишу вам всем какие-нибудь диагнозы и дам заключение, что вы не способны к тяжелым работам... Я дам вам всем 2-ю категорию трудоспособности..."
– "Нет, не надо. Простите нас, но мы тогда должны будем сказать, что Вы неправду написали... Мы здоровы, мы можем работать, но не хотим работать, и работать для антихристовой власти не будем, хотя бы нас за это и убили..."
– "Они не убьют, а замучат вас", – тихим шепотом, рискуя быть подслушанным, сказал я с душевной болью.
– "Бог поможет и муки претерпеть", – так же тихо сказала одна из монахинь, самая младшая.
У меня выступили слезы на глазах, комок подступил к горлу.
Я молча поклонился им... Хотелось поклониться до земли и целовать их ноги...
Через неделю к нам в камеру врачей санчасти зашел комендант лагеря и между прочим сообщил: "Ну и намучились мы с этими монахинями... Но теперь они согласились-таки работать: шьют и стегают одеяла для центрального лазарета. Только условия, стервы, поставили, чтобы им всем быть вместе, и что они будут тихонько петь во время работы псалмы какие-то... Начальник лагеря разрешил. Вот они теперь поют и работают".
Изолированы были эти монахини настолько, что мы, врачи санчасти, пользовавшиеся относительной "свободой" передвижения по лагерю, несмотря на наши "связи" и "знакомства" с миром всякого рода "начальников", долгое время не могли получить о них никаких известий. И только через месяц мы получили эти известия. Последний акт трагедии монахинь был таков.
В одном из этапов на Соловки был доставлен один священник, который оказался духовником некоторых из них. И хотя общение между духовным отцом и его духовными детьми казалось было совершенно невозможным в условиях концлагеря, монахиням каким-то образом удалось запросить у своего наставника указания.
Сущность запроса состояла в следующем: "Мы прибыли в лагерь для страдания, а здесь нам хорошо. Мы вместе, поем молитвы, работаем работу по душе: стегаем одеяла для больных... Правильно ли мы поступаем, что согласились работать в условиях антихристовой власти в лагерях? Не следует ли нам и от этой работы отказаться?"
Духовник ответил категорическим запрещением работать и эту работу.
И монахини отказались от всякой работы. Начальство узнало, кто в этом виноват. Священника расстреляли. Но когда монахиням сообщили об этом, они сказали: "Теперь уж никто не может освободить нас от его запрещения". Тогда начальство потеряло всякое терпение и осатанело.
Монахинь разъединили друг от друга и по одиночке куда-то увезли. Никаких вестей от них, несмотря на все наши старания, мы больше получить не смогли. Они сгинули без всякого следа.
Прошло уже много лет после этих событий, когда из уст одного американского узника, побывавшего в трудовом лагере, пришла следующая дополнительная информация, проливающая свет на духовные последствия подвижнической твердости таких монахинь.
Когда разговор, как это обыкновенно скоро случается, зашел о вере, я услышал о необыкновенном, о чуде, которое недавно произошло в Воркуте. Истинно, там с нами был Господь! И готовность, с которой мне рассказали об этом, не дает усомниться в том, что Бог не оставил ни страну за железным занавесом, ни умы и сердца народа.
"В ноябре того года, 1950-го, как раз после нашего прибытия, в лагерь доставили трех монахинь, приговоренных к тяжелым работам. Многие тысячи заключенных женщин в Воркуте не работали в шахтах, но выполняли другую трудную работу, и монахинь послали на кирпичный завод, продукцией которого снабжали весь север России.
Когда они впервые прибыли на завод, сказали мастеру, что работа на коммунистический режим для них как работа на диавола, а поскольку они служительницы Божии, то распоряжениям мастера подчиняться не будут, несмотря ни на какие угрозы.
Лишенные своих монашеских одежд, монахини считали веру своей броней. Они готовы были к любым испытаниям ради выполнения своего обета и наказание встретили мужественно. Их перевели на голодный паек из черного хлеба и жидкого супа. На этом пайке они содержались день за днем, но каждое утро, когда им приказывали выходить на завод или в глиняный карьер, или на иную тяжелую работу, они отказывались. Их отказ означал, конечно, усиление наказаний. Разозленный их твердостью и боясь, что их пример подействует на других подневольных рабочих, комендант приказал надеть на них так называемые смирительные рубашки. Кисти рук были связаны у них за спиной, а потом веревка, которой были связаны запястья, опущена вниз и крепко связана вокруг лодыжек. Таким образом, плечи у них тянуло назад и вниз, причиняя мучительную боль. То же со ступнями.
Монахини извивались от боли, но не издавали ни звука. Потом комендант приказал облить их водой, чтобы веревки разбухли и давили еще сильнее; он ожидал, что они будут кричать от боли. Но они лишь тихо стонали, а вскоре потеряли сознание. Веревки сняли, монахинь привели в чувство; через какое-то время снова связали, и они снова скоро потеряли сознание. Их мучили более двух часов, но дальше пытку не посмели продолжать: кровообращение у них было нарушено, и они были близки к смерти. Коммунистическому режиму нужны были там рабы, а не полуживые люди. Их привезли в далекую Воркуту не для того, чтобы убить. Советскому правительству требовался уголь. Подневольные работники были расходным материалом, их использовали, насколько у них хватало сил. И задачей коменданта было заставить их работать.
Наконец, комендант решил, что с этим надо кончать. Или монахини станут работать, или он вынужден будет обречь их на смерть. Он приказал, чтобы их снова назначили на работу, а если откажутся, поставить их на холм и оставить там стоять неподвижно весь день на пронизывающем ветру ранней полярной зимы и смотреть, как работают другие женщины. И эта пытка постигла их. К вечеру видно было, что они стоят там на коленях, и охранники пошли на холм, ожидая найти их замерзшими, но они оказались вполне живыми и теплыми.
Тогда, чтобы они сильнее замерзли на свирепом ветру, комендант приказал отобрать у них шапки и варежки. Весь восьмичасовой рабочий день они стояли на коленях на продуваемом ветрами холме и молились. Внизу, в карьере, женщины, отбивающие куски глины для кирпичного завода, жестоко страдали от холода. Многие жаловались, что у них замерзают ноги, хотя обувь должна была быть достаточно теплой. Когда вечером другая смена охранников пошла увести монахинь с холма, думали, что у них отморожены уши, руки и ноги. Но оказалось, что те ни мало не пострадали. И в следующий день они вновь простояли восемь часов на коленях на ветру, при минусовой температуре – без шапок и перчаток. И опять не было никаких обморожений, они по-прежнему сохраняли свою решимость отказываться от работ. И в третий день их опять вывели на мороз, на этот раз и без шарфов.
К этому времени слух о происходящем распространился по всем воркутинским лагерям. Когда в конце третьего дня, выдавшегося самым холодным, их доставили в барак вновь без малейших признаков обморожения, пошли разговоры о чуде Божием. Во всей Воркуте лишь об этом и говорили. Даже всякое повидавшие милиционеры из других подразделений под разными предлогами приходили, чтобы хоть украдкой взглянуть на три фигуры на холме. Женщины, работающие в карьере, крестились и с большим волнением шептали молитвы. Даже комендант серьезно волновался. Хотя он и не был верующим, но, по крайней мере, несколько суеверным и понимал, что видит присутствие силы, неподвластной земной силе.
К четвертому дню сами охранники начали бояться неземной силы, которой, казалось, обладали эти монахини, и наотрез отказались трогать их и делать с ними что-нибудь. Сам комендант побоялся вновь приказать идти им снова на холм. Им больше не мешали молиться и сняли с голодного пайка. Когда я уезжал из Воркуты четыре года спустя, эти монахини были все еще при том кирпичном заводе, и ни одна из них ни дня не проработала на коммунистический режим. К ним относились с благоговейным страхом и уважением. Охране были даны инструкции не трогать их и не беспокоить. Они сами готовили себе еду и даже шили себе одежду. Совершали свои религиозные обряды, и, виделось, в душе у них был мир и покой. Хотя они пребывали узницами, но духовно были свободны. Никто в Советском Союзе не имел такой свободы вероисповедания, как они.
Я не могу описать, что сотворил их пример для обращения в веру тысяч узников и охранников в Воркуте. Позднее, когда у меня была возможность, работая в раздевалке для милиционеров, говорить с некоторыми из закоснелых коммунистов о религии, все они говорили о чуде монахинь.
– John Noble: I Found God in Soviet Russia, Mich. 1971, pp. 112-117
– Джон Ноубл "Я нашел Бога в Советской России", Зондерван, Мич., 1971 г. С. 112-117.
Что происходило в течение года с памятью об отце Павле Адельгейме [1], последовавшем за Христом до самой смерти?
Только что отцу Олегу была принесена повестка явиться вчера в бердянский горотдел милиции в качестве…. «підозрюваного». Это новое, очередное незаконно (с нарушением всех процессуальных норм) и небрежно (потому что кто накажет милицию? – сойдёт и так) состряпанное «дело» - свидетельство того, что мусарне (потому что кто все те люди, которые содействуют преступникам? – не иначе, как мусор, отбросы и непризнанные нормальными людьми члены общества) поступил заказ срочно прибрать священника.
Напомню, что дом супруги протоиерея Олега Николаева соседствует с домом депутата горсовета Македонского. Жилище депутата уже готово к новоселью, об этом свидетельствуют работы по мощению и возведению забора.Счастье семейства омрачает только маленький, но досадный факт соседства с бывшим духовником, чьё присутствие, даже молчаливое, является немым обличением степени падения Македонского и его жены Яны. Именно она, по всей видимости, готова въехать в новый дом только на том условии, что священника по соседству не будет. Так ведь уничтожают улики и убивают свидетелей преступники. Чем Македонские, в которых нет ничего человеческого, от них отличаются?
Но всё же, вернусь к оформляемому контрастными нитками делу. С учётом того, что права священника полностью нарушены, паспорт украден и не соблюдена вручения повестки, напрашивается вывод, что ему снова навязывается беззаконный сценарий, принимать участие в котором законопослушному гражданину противопоказано.
Очевидно, жена депутата уже сплясала самый зажигательный танец для своего стремительно стареющего и изнутри разлагающегося мужа, и этот полуживой труп бросил к её ногам всё, что имел и чего не имел: деньги, связи, коррупционные схемы, некогда забытые по желанию стать настоящим человеком. Он ложится под любого, кто помогает ему уничтожить священника, не жалеет сумм на оплату трёх аппеляционных судей и полностью оплатил абонемент в бердянском суде и милиции. Остаётся ответить на вопрос: кем он себя после этого считает? Борцом за справедливость? Воином Христовым? Позвольте, но даже человеком его назвать у меня лично язык не поворачивается.
Свершилось то, о чём предупреждал этого "подающего надежды юношу" бывший духовник. Произошёл стремительный откат далеко за ту грань, на которой стоял Македонский до прихода в церковь.
В интернет появилась страница "Русской Православной Церкви в Греции" под омофором архиепископа Тихона Пасечника.
Митрополит Агафангел обратился к министру Внутренних дел Украины с письмом следующего содержания:
Архиепископ Аверкий (Таушев)
«Во плоти ангел, пророков основание, вторый предтеча пришествия Христова»... такими словами Святая Церковь прославляет великого ветхозаветного праведника, жившего за 900 лет до Рождества Христова – святаго славного пророка Божия Илию, который необычайно строгой подвижнической жизнью своею походил скорее на Ангела, чем на человека.
Но почему Святая Церковь именует его «вторым предтечей пришествия Христова»?
Потому, что как перед первым пришествием Христовым в мире явился сначала святой Иоанн Креститель «духом и силою Илииною» (Лк.1,17), так перед вторым пришествием Христовым явится на земле сам пророк Илия (см. Малах. 4, 5), который, как мы знаем, не умер, но был вознесен на небо живым, с плотью своею, на огненной колеснице (см. 4 Царств 2, 11).
Об этом повествует возлюбленный ученик Христов святой Иоанн Богослов в своем дивном Апокалипсисе. Святой пророк Илия, вместе с другим ветхозаветным праведником Енохом, который также был взят живым на небо за то, что «ходил пред Богом» (Быт.5,24), явится опять на земле во дни антихриста, чтобы пророчествовать и отвращать людей от поклонения антихристу. Тайновидец называет их обоих «свидетелями Божиими», «двумя маслинами» и «двумя светильниками, стоящими пред Богом земли» (Апок.11,3-11). Оба они – и Енох и Илия – будут пророчествовать тысячу двести шестьдесят дней (или 42 месяца или три с половиною года), то есть во все время господства антихриста, и будут совершать великие знамения и чудеса, чтобы убедить людей не признавать антихриста и не принимать начертания его на правую руку и чело (Апок.13,16).
Но по попущению Божию, «зверь, выходящий из бездны» , то есть сам антихрист, «сразится с ними, и победит их, и убьет их» (Апок.11,7).
Знаменательно то, что «живущие на земле будут радоваться сему и веселиться, и пошлют дары друг другу, потому что два пророка сии мучили живущих на земле» (Апок.11,10).
Как это так: «мучили»?
«Мучили» тем, что взывали к их совести – старались пробудить их спящую совесть – отвратить их от поклонения антихристу и обратить к истинному Богу, ко Христу.
Так всегда бывало с пророками Божиими, из которых никто, кажется, не окончил своей жизни естественной смертью – все были замучены и убиты людьми, коих они обличали за их греховную жизнь.
Такая же участь постигает и тех, которые не желают «идти в ногу с временем», не хотят принимать участия в общем развращении нравов и пытаются пробудить совесть других указанием на погрешность или преступность избранного ими пути жизни, их недолжного настроения и поведения.
Таких людей, желающих сохранить совесть свою чистою, остальные ненавидят и стремятся всячески их уничтожить – если не физически, то хотя бы морально.
У нас нет данных утверждать, что антихрист уже пришел, но... только совершенно слепые духовно люди могут не видеть, какая бешеная идет сейчас в мире подготовка к его скорейшему приходу и воцарению. Над этим, с необыкновенной энергией, достойной лучшего применения, работают его верные слуги, уже заранее продавшие ему свою душу за деньги и всевозможные земные блага: за почести, власть и господство в человеческом обществе, за всякого рода плотские удовольствия и наслаждения, чтобы получить возможность невозбранно и безнаказанно ими пользоваться.
Из многих предсказаний еще древних отцов Церкви мы знаем, что большинство людей, принадлежащих ко всем вероисповеданиям, в том числе и к нашему православному, не исключая священнослужителей, с восторгом примут антихриста, как своего владыку и царя, поклонятся ему и начнут преследовать и уничтожать всех, кто станет антихристу противиться.
И хотя антихриста, как одной определенной личности, мы еще не видим, уже теперь происходит в мире среди людей «отсеивание»: одни «идут в ногу» со слугами грядущего антихриста, покупаются за деньги и прочие земные блага и завербовываются в его лагерь, другие – решительно сторонятся, отмежевываются и отходят от них прочь, возбуждая к себе злобу и ненависть первых.
Братие! Время сейчас стало настолько лукавым, люди так изощряются в обмане, фальши, лукавстве и лжи, что надо быть особенно бдительными, сугубо внимательными и осторожными в подходе к ним, чтобы не прельститься их вкрадчивыми словами и не запутаться в сетях антихристовых. Не доверяйте никому, кто подходит к вам с какими бы то ни было льстивыми предложениями, с выгодными обещаниями, хотя бы то были лица, облеченные в духовную одежду, если только вы знаете, что они близки к каким-нибудь сомнительным или явно-антихристианским организациям, если они ведут дружбу с врагами Христовыми, а особенно – если они получают деньги от них под каким бы то ни было благовидным предлогом.
Наступило время, когда более, чем когда-либо прежде, необходимо тщательно разбираться, кто из носящих высокое звание пастырей Христовой Церкви действительно служит Христу, а кто уже продался слугам грядущего антихриста и тем самым, вместо Христа, служит антихристу, – чтобы, вместо истинного пастыря, не пойти за «волком», хотя бы он и был одет в овечью шкуру.
Особенно опасны из таких лжепастырей те, которые, под предлогом «неосуждения» и «христианской любви и всепрощения» проповедуют необходимость мира со всеми. Будем помнить, что мир с антихристом (как и со слугами его) есть уже измена Христу – вражда против Христа!
Ибо «кое причастие правде к беззаконию? Или кое общение свету ко тьме? Кое ли согласие Христови с Велиаром? Или кая часть верну с неверным?» (2 Кор.6,14-15).
Даже самое малое заигрывание «со слугами Антихриста и угождение им с какой бы то ни было благовидной целью – уже преступно и не пройдет даром. Не напрасно старая русская поговорка гласит: «Скажи, с кем ты знаком, а я скажу, кто ты таков!»
В наше лукавое время всем нам, желающим сохранить верность Христу Спасителю, более всего нужна пламенная ревность, которой так прославился святой славный пророк Божий Илия, и, вместо какого бы то ни было соглашательства с слугами антихриста, должна быть полная непримиримость к ним, хотя бы это грозило нам временной смертью. Вспомним, как Енох и Илия, после убиения их зверем-антихристом, вновь ожили: «после трех с половиною дней вошел в них дух жизни от Бога, и они оба стали на ноги свои, и великий страх напал на тех, которые смотрели на них» (Апок.11,11).
А затем явится Сам Господь Иисус Христос, Который убьет антихриста «духом уст Своих, и истребит явлением пришествия Своего» (2 Фес.2,8), после чего время прекратится, наступит кончина века сего и откроется Страшный Суд.
Братие! Если вы услышите, что кто-нибудь с насмешкой, с иронической улыбкой на лице или же со злобой и раздражением относится к проповеди о приближении времен антихриста, Второго Пришествия Христова, кончины века и Страшного Суда, знайте, что вы имеете дело с лицом, уже так или иначе вовлеченным слугами антихриста в подготовку его скорейшего прихода и воцарения на земле. Бойтесь таких людей, как разрушителей нашей святой веры и Церкви!
На Страшном Суде откроются их «тайная», и все они, вместе с антихристом и его слугами получат праведное воздаяние в «озере, огненном, горящем серою» (Апок.19,20). А для праведников, подобных святому пророку Илии, и для всех, кто не поклонился и не пошел на службу антихристу, но честно и ревностно противостоял ему, начнется вечная блаженная жизнь в том «Новом Иерусалиме» , который удостоился видеть святой Тайновидец сходящим от Бога с неба (Апок.21,2).
«Имеяй уши слышати, да слышит!» – Аминь.
Во львовском храме изобразили святого с автоматом
На иконах появились герои Небесной Сотни и воины АТО
В Бердянске преследуют священника, вышедшего из УПЦ МП
Латинское духовенство укоряет наших пастырей в полном будто бы отсутствии пастырских способностей, проявляющемся и в незнании общественной жизни, и особенно - в безучастном к ней отношении. Себя они хвалят за следование примеру Апостола, сказавшего «всем бых вся, да всяко некия спасу»
"Даже если весь мир вступит в союз с (еретиком) Патриархом, я не вступлю." Преподобный Максим Исповедник.
Деятели РПЦ МП уже не первый год успешно конкурируют с политиками и артистами по количеству связанных с ними новостей, главным образом - скандальных. Даже те их инициативы, которые еще лет пять назад не вызвали бы у общественности и подозрений, сейчас воспринимаются как скандал и – почти рефлекторно уже - как сигнал «Боевая тревога! Свистать всех наверх!» Нынешний менеджмент Московской патриархии все же более чем эффективен – умеют люди настроить против себя, проявляя порой изобретательность, – этого не отнять.
Неудивительно, что именно как сигнал тревоги воспринята обществом и недавняя просьба РПЦ МП передать ей в собственность сразу два культурных центра северной столицы России – Исаакиевский собор и храм Спаса-на-Крови. В отличие от уже не стесняющейся в подборе комментариев общественности чиновники по привычке отвечают на эту скромную просьбу скромных церковных менеджеров стыдливо и дипломатично: мол, конечно, историческая справедливость требует возвращения Церкви того, что у нее когда-то несправедливо отняли, но сейчас еще слишком много причин для того, чтобы с передачей всего без разбору повременить. Т.е. понятно, что отдавать РПЦ МП Исаакия и Спас-на-Крови они не хотят, но, тем не менее, право РПЦ МП на эти памятники как бы признают.
Но пробовали ли эти чиновники хотя бы задаться простым вопросом: а есть ли у РПЦ МП такое право? Означает ли слишком общая формулировка «у Церкви отнимали», что отнимали конкретно у нынешней РПЦ МП? Надлежащий ли она субъект права?
А вопросы эти отнюдь не праздные…
Для наглядности две исторические справки: 1) о храме Спаса-на-Крови (с Исаакиевским собором история тоже интересная, но для краткости оставим ее за скобками); 2) о религиозной организации «Русская Православная Церковь Московского патриархата». Эти справки сопроводим некоторыми другими церковно-историческими подробностями и собственными комментариями, конечно.
Собор «Воскресения Христова на Крови» (храм Спаса-на-Крови) в Санкт-Петербурге построен на месте совершенного народовольцами в 1881 г. покушения на российского императора Александра II. Император был смертельно ранен («на Крови» в названии собора подразумевает кровь именно Александра II). Строительство завершено в 1907 г.
До революции Спас-на-Крови находился на государственном содержании – в ведении Министерства внутренних дел! (нет ли у нынешнего МВД права просить его в свою собственность?) – и не был приходским (собственно церковным) храмом.
В 1917 г. финансирование храма из госказны по понятным причинам прекратилось. Тогда настоятель – им на тот момент был профессор протоиерей Петр Лепорский – обратился к жителям Петрограда с просьбой: «Храм Воскресения на крови лишился средств, необходимых для обеспечения в нём богослужений. Причтхрама, сооруженного на общие народные средства, решил обратиться к хозяину храма — народу с приглашением объединиться вокруг храма и по мере сил своих и усердия разделить заботу о поддержании в нём благолепного богослужения. Желающие записаться в число прихожан храма благоволят обращаться к отцу настоятелю протоиерею П. Лепорскому (Невский, 163) или в храме на свечную выручку, и там получат необходимые бланки для заявлений» (Бохонский Д. Жизнь и труды профессора протоиерея П. И. Лепорского // Христианское чтение. - 2003. - № 22. - Сс. 57-68).
Через 2 года, в 1919-м, приход храма Спаса-на-Крови был зарегистрирован в отделе юстиции Петросовета, храм был передан в ведение «двадцатки» – собрания приходских активистов. В церковном отношении приход связывал себя с Православной Российской Церковью, управляемой избранным на Всероссийском Поместном Соборе 1917-18 гг. Патриархом Тихоном (Белавиным). Ряды ПРЦ к тому времени сильно поредели – вера ведь перестала быть гражданской обязанностью, – но административно и канонически Церковь оставалась еще более-менее единой. Этому единству пришел конец в 1920-е.
С началом разделений ПРЦ на различные противопоставляющие себя друг другу церковные группы юрисдикционная принадлежность прихода храма Спаса-на-Крови менялась. Но! Введении РПЦ МП Спас-на-Крови не был никогда!
Здесь прервем на время справку об истории храма Спаса-на-Крови, чтобы вспомнить об истории РПЦ МП. Знакомство с ней ставит, как минимум, под большое сомнение самоочевидность формулы: «Раз у Церкви что-то отнимали, то возвращать нужно РПЦ МП». Общее понятие «Церковь» тут – по простоте и невежеству или по сознательному, не лишенному корысти расчету – отождествляется с частным «РПЦ МП». А так не по правилам – надо бы сначала обосновать, точно ли «Церковь» и «РПЦ МП» одно и то же.
Но прежде лирическое отступление.
Не буду пытаться отнимать у верующих людей частное право верить в тот или иной религиозный миф (слово «миф» в данном случае не ругательное). В том числе, в церковно-исторический. Если, например, верующие РПЦ МП верят, что их Церковь – это та самая Церковь, которая создана в 988 г. князем Владимиром, то запретить им, конечно, никто не может. Каждый волен верить, во что ему верится – «лишь бы не было войны», как говорится, т.е. чего-то противозаконного, проповеди терроризма, например. Старообрядцы, к слову сказать, считают, что «та самая», от князя Владимира идущая Церковь, – это именно их Церковь (притом, что старообрядческих толков-согласий сильно больше одного и каждый из них считает себя «той самой»). А новообрядческая (никонианская) Церковь – это, по их вере, другая, неподлинная, поддельная…
Верующие различных Церквей-толков-согласий-юрисдикций-конфессий могут обсуждать вопрос о происхождении их Церкви в частном порядке с использованием своих специфически религиозных аргументов – опять-таки, «лишь бы не было войны». Когда же речь заходит о просьбе какой-либо религиозной организации к государству передать ей какую-либо, например, недвижимость, тем более если это памятник архитектуры и музей, одной веры в то, что «мы та же самая Церковь и потому-де верните наше», слишком мало. Тут мы оказываемся уже не в религиозном, а в светском правовом поле. И специфически религиозные аргументы тут бессильны. Дело приобретает уже не частный, а общественный характер – касается не одних верующих в то, что они «та самая», а вообще всех граждан, независимо от какой бы то ни было веры или ее полного отсутствия.
Проведу шутливую аналогию, надеюсь, ничьи чувства она не оскорбит.
Например, я могу верить, что на самом деле я непосредственный преемник российских императоров – никто мне запретить в это верить не может и никого моя такая вера беспокоить не должна – разве что докторов. Но если я начну просить у государства передать мне Царское село, то дело приобретет государственно-общественную значимость, и государство, и общество вправе будут потребовать у меня юридических оснований для подтверждения своего права на Царское село. Религиозного характера доводы, ссылки на личный (или и семейный и т.д.) мистический опыт, убежденность в духовном преемстве, вера – «я тот же самый» и т.п. сразу отпадают за бесполезностью. Нужны только юридически значимые с точки зрения российского законодательства документальные факты и аргументы.
Правда, прецедент, когда в светском государственном суде ссылаются как на значимое юридическое основание на средневековый церковный канон (правило Трулльского Собора – понимать в данном случае можно только как «Тролльского»!), в российском судопроизводстве уже создан – три года назад. Но сочтем его не в строгом смысле правовым прецедентом все же, а инцидентом – диким недоразумением. Можно было бы назвать его «забавным недоразумением», если бы оно не обернулось «двушечкой».
Теперь кратко вспомним об истории РПЦ МП как религиозной организации, имеющей определенный правовой статус и, в соответствие с ним, определенные права.
Православная конфессия на территории современной России существовала в виде очень разных форм и под разными названиями, носителями ее были самые разные правовые субъекты.
Первоначально, от князя Владимира, условно говоря, и в течение полутысячелетия (причем, де-факто на столетие меньше, чем де-юре) это была Киевская митрополия в составе Константинопольского патриархата (не даст ли этот факт оснований и ныне существующему Константинопольскому патриархату просить у РФ передать ему храмы, построенные в тот период?). Затем это была автокефальная Церковь Московского Царства – Московский патриархат, имеющий статус самостоятельного правового субъекта и владеющий огромной собственностью, включая целые деревни вместе с крепостными крестьянами (ждать ли от РПЦ МП просьбы передать ей и крестьян?).
В конце XVII века эта Церковь разделилась на две – без взаимного признания – ветви: старообрядческую и новообрядческую. Государство встало на сторону второй, маргинализовав тем самым старообрядчество (но веру-то, что они – «та самая Церковь» отнять не смогло!), однако вскоре, в начале XVIII в., фактически лишило новообрядческую Церковь правовой субъектности, преобразовав ее в государственное ведомство православного исповедания (министерство), управляемое Святейшим Правительствующим Синодом под руководством государственного чиновника – обер-прокурора; фактическим главой Церкви был император. В собственно церковных (религиозных) документах эта Церковь именовалась по-разному – «Восточной Греко-Кафолической Церковью», «Православной Греко-Российской Церковью» и т.д. Официального церковного названия у нее, можно сказать, и не было, поскольку она была частью государства. Но после революции, на Соборе 1917-18 гг., название «Православная Российская Церковь» было усвоено как официальное.
В условиях отделения Церкви от государства и большевицкой антирелигиозной политики государственную регистрацию получали не централизованные (говоря языком современного закона) религиозные организации, а только конкретные общины-приходы. Православная Российская Церковь естественно стала распадаться на различные церковные группы, каждая из которых считала себя «той же самой». В середине 20-х на территории современной России сосуществовало уже несколько православных Церквей, границы которых динамично менялись, – «тихоновцы», «даниловцы», «липковцы», несколько толков «обновленцев», возникали сиюминутные образования и союзы, вроде Петроградской автокефалии и Союза общин Антонина (Грановского).
В конце 20-х разделения умножились: тихоновцы разделились на григориан, сергиан (сторонников новой церковной политики митр. Сергия (Страгородского)) и антисергиан-«староцерковников». Последние представляли собой множество групп, не объединенных административно, но признававших друг друга церковно – иосифлян, викторовцев, буевцев, андреевцев и т.д. – по именам своих лидеров-епископов.
Советская власть одни из существовавших в то время церковных групп поддерживала (сергиан, григориан, обновленцев), другие – «старотихоновские» - преследовала. «Старотихоновцев»-антисергиан объединяло общее исповедание веры и решительное неприятие не только обновленцев, но и митрополита Сергия, которого они считали отступником от веры, узурпатором власти, раскольником, еретиком и даже безбожником. Чтобы отличать себя от других именуемых православными (ложно, по их мнению) Церквей, антисергиане стали называться ИПЦ – Истинно-Православной Церковью. К ИПЦ относили себя наиболее авторитетные епископы, многие из которых были впоследствии прославлены как святые Новомученики. Название «ИПЦ» легло и в основу инициированного НКВД против истинно-православных крупнейшего антицерковного дела конца 20-х-начала 30-х – «дела всесоюзной контрреволюционной организации Истинно-Православная Церковь». Это дело «выкосило» большинство лидеров антисергиан – епископов и не только, – а остававшиеся на свободе вынуждены были переходить на нелегальное, «катакомбное» положение. Отсюда еще одно название ИПЦ – «Катакомбная Церковь». Остатки ее сохранились до падения СССР.
Наконец, в результате первой волны эмиграции две крупные русские православные группы образовались за рубежом – “карловчане” и “евлогиане”. Первые юридически оформились в Русскую Православную Церковь Заграницей (РПЦЗ), вторые – в Русский Западно-Европейский экзархат (или Русскую архиепископию) в составе Константинопольского патриархата.
Все перечисленные группы имеют формальное преемство от дореволюционной ПРЦ. Однако только одна из них, оказавшись в современной России в более чем привилегированном положении, обладает правом конвертировать это преемство в объекты некогда церковной недвижимости и прочие дары государственных «волхвов».
Но вернемся к истории Спаса-на-Крови. В чьем именно ведении собор находился в послереволюционные годы?
В 1922-23 гг. приход храма относил себя к Петроградской автокефалии – кратковременному образованию под управлением епископа Петергофского Николая (Ярушевича), который впоследствии успел сделать реверанс в сторону обновленцев, затем вернулся в ПРЦ Патриарха Тихона, а в 1927 г. пошел за Сергием (Страгородским).
Во второй половине 1923 г. храм Спаса-на-Крови ненадолго перешел в ведение обновленческого ВЦУ, а в конце этого же года – в ведение тихоновцев.
В 1927 г. приходской совет, возглавляемый профессором протоиереем Василием Верюжским, не признал нового курса пытавшегося захватить церковное управление в тихоновской иерархии (ПРЦ) Сергия (Страгородского) и остался под началом Петроградского митрополита Иосифа, ставшего символом крупнейшего движения ИПЦ – иосифлян. Именно иосифлянским Спас-на-Крови оставался до своего закрытия большевиками в 1930 г.
А где же была в то время РПЦ МП? – В строгом смысле нигде! – Организационно создана она была позднее, в 1943 г. Но основу ее – иерархическую и идеологическую – составили сергиане: объявивший себя местоблюстителем патриаршего престола и митрополитом Московским и Коломенским Сергий (Страгородский) (бывший Нижегородским митрополитом в тихоновской иерархии) и его последователи. Эта группа имела поддержку со стороны НКВД даже большую, чем обновленцы. Отнюдь не за «красивые глаза», а за вполне реальное сотрудничество, в частности – в выявлении и устранении «контрреволюционных церковных элементов». Аресты противников Сергия, как правило, предварялись его официальным указами об их смещении с церковных кафедр и запрещении в служении, даже в отношении тех, кто никаких его властных полномочий уже не признавал (канонически их не было и изначально – разве только в пределах Нижегородской епархии). Оппоненты Сергия отправлялись в ссылки и лагеря (вскоре почти всех их расстреляли), сам же Сергий заседал в предоставленной ему большевиками московской канцелярии, издавал журнал, обличал церковных реакционеров, не желавших, «задрав рясы, бежать за комсомолом», объявлял «безблагодатными сборищами» всех, кто его не признавал, включая РПЦЗ, давал интервью иностранным журналистам о счастливой жизни верующих в СССР и об отсутствии религиозных гонений. В общем, радовался радостям и успехам советской родины, как своим собственным, о чем он провозгласил в своей скандально знаменитой “Декларации”…
Однако после того, как с помощью Сергия все неугодные большевикам «церковники» были устранены, сам он перестал представлять для них интерес. Советская власть нацелилась на полное искоренение религии, объявив о начале «безбожной пятилетки». Под раздачу стали массово попадать все подряд – и чужие, и свои. В 1937 г. репрессиям подвергали и верных сергиан, вплоть до келейника их лидера, начали было копать и под самого Сергия…
Накануне войны в России избежали репрессий и тихо доживали свой век лишь самые преданные большевикам иерархи: несколько обновленческих, 4 григорианских и 4 сергианских – сам митрополит Сергий, митрополит Алексий (Симанский) (в будущем второй Патриарх РПЦ МП), митрополит Николай (Ярушевич) и митрополит Виленский и Литовский Сергий (Воскресенский) (один из самых убежденных сергиан, а потому в годы советской оккупации Прибалтики настроенный просоветски, а в годы ее германской оккупации - прогермански, как и требовали убеждения). Сергий, Алексий и Николай стали участниками неожиданной для них ночной встречи со Сталиным, после которой и начинается собственно история РПЦ МП.
В 1943 г. Сталин начал реализовать свою задумку – проект «Московский Ватикан»: в одной точке сошлось множество политических мотивов и интересов, в том числе требование западных союзников предоставить верующим в СССР религиозные права и свободы. Если Церковь нельзя уничтожить совсем, то лучше создать свою собственную!
Из заключения освободили всех готовых вступить в ряды новой Церкви епископов. Впрочем, изъявивших такую готовность оказалось совсем немного, с десяток, – большинство предпочло догнивать в лагерях. Через четыре дня после ночной встречи в Кремле (по выражению Сталина – “большевицкими темпами”!) состоялся собор 19 епископов, «избравших» Сергия Патриархом и утвердивших новую религиозную организацию под понравившимся лично Сталину названием, РПЦ МП. Эта организация становится полезным для советской власти инструментом ее внутренней и особенно внешней политики.
Сергий патриаршествовал недолго, в 1944 г. он умер. Советская власть собирает новый собор, на котором укрупненная за счет остатков обновленцев и григориан РПЦ МП избирает нового Патриарха – Алексия (Симанского). Так, под патронажем НКВД-МГБ-КГБ РПЦ МП и просуществовала до распада СССР.
В новой постсоветской России РПЦ МП, в былые годы всячески открещивавшаяся от «мрачного наследия царизма» и «реакционных церковников-монархистов», вдруг стала вести себя так, будто она – «та самая» пострадавшая от большевиков дореволюционная Церковь, у которой все отняли, а теперь это все пора возвращать. Она теперь любит пристраиваться к чужим столетним и тысячелетним юбилеям, а свой действительный семидесятилетний юбилей, выпавший на сентябрь 2013 г., стыдливо проигнорировала.
Но разве она – та самая?
Верить в это, повторю, никто запретить не может – верьте! Но для передачи в собственность объектов недвижимости веры мало. А при попытках юридически обосновать преемство РПЦ МП от «той самой» ничего не склеивается: «По умолчанию считается (фактически постулируется), что РПЦ и ПРЦ как в историческом, так и правовом плане – суть одно, что они тождественны. Однако это совсем не очевидно хотя бы потому, что главный юридический документ РПЦ – "Устав Русской Православной Церкви" - даёт на этот вопрос едва ли не противоположный ответ» (кратко о вопросе юридического преемства РПЦ МП к дореволюционной Церкви в статье проф., д.и.н. М. Бабкина «Устав Русской православной церкви: допустимо ли отождествление РПЦ и ПРЦ?»).
Спас-на-Крови построен на месте пролития крови императора Александра II на деньги Российской империи. При чем здесь РПЦ МП, которая с момента своего зарождения и на протяжении десятков лет от имперского наследия всячески открещивалась и солидаризовалась не с императорами, а их убийцами? «Всякий удар, направленный в Союз, будь то война, бойкот, какое-нибудь общественное бедствие или просто убийство из-за угла, подобное варшавскому, сознается нами как удар, направленный в нас» (“Декларация” митр. Сергия). Речь об убийстве в Варшаве советского дипломата Войкова, который был одним из непосредственных убийц последнего Российского императора Николая II и его семьи. По-сергиевски тонкий намек на вполне мистический и исторический выбор…
После революции Спас-на-Крови находился в ведении разных церковных объединений. Но никогда в ведении предтеч РПЦ МП – сергиан. Перед закрытием собор принадлежал иосифлянскому приходу ИПЦ. При чем здесь РПЦ МП, первый Патриарх которой считал митрополита Иосифа государственным преступником и безблагодатным раскольником?
Так на каком все-таки основании РПЦ МП просит передать ей Спас-на-Крови? – Логичнее просить Мавзолей… Кстати говоря, основатель РПЦ МП Сергий одобрял именно изъятие храмов у верующих (заверяя в интервью 1930 г., что это делается исключительно по добровольному решению граждан), а не передачу их религиозным организациям.
P.S.: Острые на языки блогеры вспомнили в связи с этой скромной просьбой РПЦ МП старую телерекламу: «Деточка, а ты не лопнешь?» Можно предположить, что логика у просителей та же самая, что и у рекламной героини: «А ты налей и отойди!» Однако в нашем случае «наливать и наливать» у «папы» желания все меньше и меньше – скоро кончится совсем. А незнающая не то что аскетического воздержания, но даже и диетической меры «деточка», похоже, все же «лопнет».
Алексей Зайцев,
для «Портала-Credo.Ru»
